"... 8 января 1945 года войска Первого Украинского фронта, которым командовал маршал Конев, осуществив блестящую операцию по освобождению, а точнее - спасению города Кракова, сделав бросок вперед ранеё запланированного срока, подошли к укреплённому району - крепости Освенцим, которую гитлеровцы считали неприступной.
Части и соединения 60 армии охватили с флангов позиции неприятеля и 27 января крепость пала. Полк, которым я командовал, вошел в город.
В тот день я впервые попал на огороженную колючей проволокой территорию. К тому времени мы уже много знали об ужасах концлагерей, о зверствах фашистов. Но то, что открылось мне в Освенциме, по масштабам и по совершенству "технологии убийств" ни с чем нельзя было сравнить. На территории в сорок километров по периметру - 500 бараков. Газовые камеры. Печи крематориев. И повсюду на снегу - трупы мужчин, женщин, детей, стариков. Это те, кого фашисты убили напоследок, чтобы избавиться от живых свидетелей их зверств.
Людей не было видно. Потом я уже узнал, что тысячи узников фашисты угнали буквально перед нашим приходом.
Часть людей мы настигли. Конвоиров уничтожили. Людей спасли. Это было потом. А тогда я шел по опустевшему лагерю и не надеялся встретить живых людей.
Но вот вхожу в барак. Со мной адъютант и автоматчики. Всё та же тишина. На трехъярусных нарах навалом лежат полуживые скелеты. Узники, увидев нас, начали испуганно забиваться в свои гнезда. Каждый старался подлезть под другого. Поначалу солдаты как-то растерялись. Наконец, откуда-то, как сквозь стену, слышу голоса бойцов: - "Товарищи, вы свободны!"
Я пытаюсь тоже что-то сказать, но не узнаю своего голоса. Наконец, говорю: - Не бойтесь. Мы пришли вас освободить. Я советский офицер... Вижу, что меня не понимают, и начинаю говорить на смешанном русско-украинском, польско-немецком языке. Говорю что-то о равенстве наций в нашей стране. Невозможно вспомнить, что я говорил. Хотелось довести до их травмированной психики, что им нечего бояться, что пришли их спасители. Мучило бессилие это сделать.
И вдруг вспоминаю, что мы в Биркинау - еврейском лагере. Я заговорил по-еврейски. Реакция ужасная. По всей вероятности решили, что это провокация. Узники начали еще глубже забиваться в свои норы.
Только когда я сказал: - Не бойтесь, я советский полковник, по национальности - еврей. Вот мои награды. Мы пришли, чтобы вас освободить... Из норы-ячейки вылез огромного роста человек, с длинной седой бородой. Подошел, потрогал мою дублёнку, ордена, подумал, и на наших глазах изменилось выражение его лица. Он обратился к лагерникам на каком-то непонятном языке, что-то начал выкрикивать.
Не описать, что началось. Люди зашевелились, поднялся шум.
Вначале робко, а потом смелее, шатаясь, подходили узники, как бы выбираясь из оцепенения.
Понадобилась огромная сила воли, чтобы всё это пережить.
Солдаты, видевшие до этого многое, от чего можно лишиться рассудка, стояли неподвижно и по их щекам текли слёзы. Да, такое забыть нельзя..."