В ходе Ливонской войны и в период Смуты Россию покинул целый ряд аристократов и дворян. Большинство из них не были выдающимися публицистами, как Андрей Курбский, или политически активными личностями, как Афанасий Васильевич Шемякин, который в 1573 г. поступил на службу к королю Юхану III. При его участии в Швеции было составлено на русском языке обращение к русским: уйти от «антихристианского тирана» Ивана Грозного на службу к «подлинно христианскому» королю Швеции.
Большинство русских «эмигрантов» составляли рядовые помещики, и в том, что они поступали на службу к шведскому или польскому королю, случай играл, видимо, не менее важную роль, чем сознательное желание сменить государя. Немаловажной была также военная обстановка. Например, как пишет таллиннский хронист Бальтазар Руссов, 14 февраля 1577 г., во время неудачной осады Таллинна, татарский дворянин Bulaat Murssoy (Булат Мирза) вместе с семьей и слугами перешел на сторону осажденных. В 1581 г. на службе у победителей остался сдавшийся неприятелю ивангородский воевода Афанасий Бельский. В современных западных источниках обычно называли всех русских дворян обобщенно «боярами», на самом деле, их социальный статус был, как правило, ниже.
В 1561 г. город Таллинн и рыцарство Харюмаа (Гарриен) и Вирляндии покорились шведской короне. В действительности к 1576 г. большая часть Эстонии была постепенно захвачена русскими войсками. Только Таллинн оставался прочным опорным пунктом Швеции, который русским не удалось покорить даже после неоднократных осад. В Ливонии распространялась российская система поместий, о которой сохранились, правда, только фрагментарные источниковые сведения. Вместе со служилыми людьми в Ливонию переселялись и члены их семей. Когда военная удача повернулась не в пользу России, русские помещики — они происходили преимущественно из Новгородской земли — стали покидать захваченную территорию, но не все. Некоторые из них остались, получили от шведского короля феоды и стали, таким образом, частью дворянства Эстляндии. Одновременно они участвовали в последующих русско-шведских войнах. Бальтазар Руссов упоминает в связи с захватом шведами Нарвы в 1581 г., что тут же на приступ ходили и некоторые ракверские и падисские русские, перешедшие на службу к королю шведскому в связи с тем, что их замки оказались в руках короля: «Они обходились со своими земляками и кровными еще хуже и жесточе, чем шведские и немецкие наемники».
Шведские власти раздавали русским дворянам земли во всем государстве. Поэтому нельзя быть уверенным в том, что помещик, получивший владение, например, в Эстляндии, «перебежал» именно здесь, а не, допустим, в Карелии. Во всяком случае, из Финляндии спустя время некоторые русские дворяне вернулись в Россию. После этого шведские власти предпочитали не раздавать «боярам» земли непосредственно в приграничной зоне. Вероятно, этим объясняется и то, что в Эстляндии владения русских находились в западной части страны, на острове Хийумаа и в Ляэнемаа.
Объектом настоящего исследования является период, когда русский православный помещик становился шведским (или немецким) лютеранским дворянином. Во время войны, в период владычества России, в Ливонии для поселившихся здесь русских создавалась сеть православных церквей. Храмы располагались, как правило, в замках.
На самом деле православного миссионерства в покоренной Ливонии, однако, не происходило, и после военных поражений России и ухода русских православная церковь прекратила здесь свое существование. В конце XVI в. и в XVII в. Шведское королевство являлось моноконфессиональной страной, где единственно дозволенной религией было лютеранство — с небольшими исключениями, как, например, захваченная у России Ингерманландия вместе с городом Нарва. Тем самым поступление на службу к королю означало, более или менее, и автоматическое принятие или признание лютеранства.
По всей вероятности, это происходило не под прямым административным принуждением и не являлось формальным актом. Скорее, это было неизбежное и автоматическое следствие участия в дворянской жизни Эстляндии В этом смысле в 1580–1590 гг. положение бояр Эстляндии отличалось от немного позже перешедших на шведскую службу русских дворян Ингерманландии, которые в течение двух первых поколений заключали браки преимущественно в своей общине и частично сохраняли православие до начала XVIII в.
Однако «религиозное качество» русских дворян Эстляндии XVI в. иногда стояло под вопросом, по меньшей мере, с точки зрения лютеранской церкви. На это указывает, например, уже вышеприведенная цитата из хроники пастора Руссова об их особой жестокости. Одновременно Руссов описывает в своей хронике культурную и религиозную адаптацию русских: они стали одеваться по-немецки, так как находились теперь среди немцев и шведов и вместе с ними ходили в военные походы, что противоречило российским (и в религиозном смысле — важнейшим) традициям. Но этим они демонстрировали свою принадлежность к местной дворянской среде. При этом некоторые русские служилые люди татарского происхождения были совсем «недавними» христианами.
Вначале перебежчики получали от Шведского государства денежное жалование. В 1582 г. плату получило примерно 40 русских. В 1584 г. король Юхан III назначил давать «боярам» земли в Швеции, Финляндии, Кексгольмском лене, Эстляндии и Ингерманландии. В Эстонии русским были вначале пожалованы села на острове Хийумаа. В 1589 г. земли на Хийумаа, взятые обратно для государства, были заменены владениями в других местах Эстляндии и Ингерманландии. Когда Ингерманландия 1590 г. отошла к России, в Эстляндии был, соответственно, увеличен объем «боярских» земель. В 1594 г. землевладения русских и татар в Эстонии грамотой закрепил король Сигизмунд III Ваза. В начале XVII в. русским дополнительно раздавались земли в Западной Финляндии.
В конце XVI в. в Эстляндию переселились и самые известные в исторической литературе «боярские» фамилии: Барановы, Насакины и Росладины (Разладины). Барановы происходили из детей боярских Обонежской пятины, многие из которых участвовали в войне в Ливонии. Роман Баранов бежал от царской службы уже в конце 1577 г. в Резекне. В 1564 г. у Федора Баранова было поместье в захваченном русскими войсками Харюмаа. В шведской Эстляндии Барановы появляются в источниках в 1580-х гг. Маловероятно, что их переход мог бы состояться раньше. Вероятнее всего, поступление Барановых на службу к королю произошло около 1581 г., когда под командованием Понтуса Делагарди шведские войска вытеснили русских из страны. Предположение, что уже во время русской оккупации их поместья находились в Ляэнемаа и что они просто остались на месте, видимо, в данном случае не соответствует действительности, хотя в общем плане такая возможность не исключена. Их было пять братьев: Войн, Федор, Кесарий, Меньшик и Григорий. Последний из них в 1609 г. пал в сражении. Войну (ум. до 1620) шведский король сначала пожаловал земли на острове Хийумаа. Не позднее 1590 г. ему было пожаловано Суур-Кесккюла в Ляэнемаа в приходе Кирбла. У Война были дочери Доротея и София, его сын Афанасий (ум. после 1647) был шведским офицером в Тридцатилетней войне. Брак Афанасия с Маргаретой фон Пален в 1626 г. оказался неудачным, и она ушла от него. Этот брак был аннулирован, в 1642 г. Афанасий женился на Элизабет фон Толль.
Федору Баранову также принадлежали земли на о. Хийумаа, позднее в Ляэнемаа в приходе Кулламаа (Охтла), с начала XVII в. и в Финляндии. Владением Кесария (ум. 1628/164
являлось (по соседству с селом Война) село Вяйке-Кесккюла, которое по его имени стало называться Казари (эст. Kasari, нем. Kasargen). По названию поместья, в свою очередь, в наши дни носит свое название крупнейшая в Западной Эстонии река Казари. Кесарию принадлежало еще землевладение под замком Колувере (д. Леэвре). Женой Кесария была Барбара фон Рехбиндер, его сына звали Захарий (ум. 1663). У Кесария были еще сыновья Готтхард (ум. после 1685) и Фридрих Йохан (ум. После 1700) и дочь Барбара. Меньшик Баранов (ум. 1623) владел имением Сууре-Ляхтру, с начала XVII в. ему принадлежали также владения в Финляндии. До 1611 г. он некоторое время находился в плену у русских. По разным источникам, Меньшик похоронен не то в церкви Олевисте в г. Таллинне, не то в церкви Кокемяки близ Турку в Финляндии. Его первые супруги происходили из помещичьих семей фон Рихтеров и фон Будденброков. С третьей супругой Катариной фон Икскуль у него были сын Клаус Йохан (около 1621–1686) и дочь Гертруд (ум. 1694). Леонтий Насакин вместе с сыновьями Петром (ум. 1636) и Афанасием (ум. 1613) не позднее 1590 г. получил во владение села Кесквере и Патсу в приходе Мартна в Ляэнемаа. В 1586 г. у Афанасия и Петра имелись также земли на о. Хийумаа. Женой Леонтия (ум. ок. 1600) была Марфа, его дочь Анна (ум. 1627) вышла замуж за «боярина» Петра Росладина. Петр Насакин получил в 1606/08 г. лен в Финляндии близ Турку. Он был женат на Гертруде фон Унгерн, детей звали Якоб (?, ум. 1657), Фридрих (ум. 1647), Анна (ум. до 1676), Маргарет и Фромхольд (ум. 1684). В 1605 г. в Колувере Петр Насакин убил кортеласом помещика Юргена фон Грюневальда, по случаю чего за него поручились местные русские Григорий Баранов, Purtei Poutillo, а также немецкий дворянин Юрген фон Икскуль. Purtei может быть идентичен владевшему в 1586 г. землями на Хийумаа «боярину» Parwoj Putilaw. В конце XVI в. в Ляэнемаа находились еще татары Bulgark, Zurach и Bugdan и русские Иван Романов и Daniel Golowitz.
В июне 1582 г. в Нарву пришли бежавшие из России дворяне, три брата: Петр, Василий и Федор Росладины, которые поступили служить в войско Понтуса Делагарди. Не позднее 1586 г. Василий Росладин получил от Понтуса Делагарди и короля Юхана земли на о. Хийумаа. На острове Василий самовольно занял и пустоши. Около 1600 г. у Петра Росладина имелись земли в Лихуласком и Колувереском уездах, а позже также в Финляндии. В приходе Ристи на Харюмаа получил села, а также каменный дом на Таллиннском Вышгороде, перебежавший в 1581 г. князь Юрий Петрович Андомский. Благодаря княжескому происхождению он удостоился по сравнению с другими соплеменниками более высокого денежного вознаграждения. Реферированные генеалогические данные свидетельствуют о быстром интегрировании «бояр» в местное дворянское общество. Они заключали браки с членами местных дворянских семей, в том числе и с самыми именитыми из них — такими, как фон Икскуль или фон Унгерн. Рожденные от этих браков дети носили, как правило, имена на немецкий лад. Определенным «компромиссным вариантом» могли быть имена, которые подходили как к русскому, так и немецкому контексту, например, Анна, Якоб (Яков), Захариас (Захарий). Однако адаптация вовсе не означала отрицания «русского» происхождения. В доказательство своего дворянского происхождения Барановы в XVII–XVIII вв. неоднократно ссылались на своих прародителей и принадлежавшие им прежние владения в Новгородской земле. Первоначальное недоверие властей в отношении русских и сомнения в их лояльности к началу XVII в. уже, видимо, рассеялись. Тем самым социальная роль помещика была важнее его этнического и культурного происхождения. Согласно восходящему к Средним векам церковному устройствуЛивонии, помещики играли также роль в управлении церквями — соответствующие повинности были связаны не с лицами, а с землевладениями. «Бояре» акцептовали это устройство, хотя на практике встречались трудности, как выявляется из церковных визитаций, совершенных в 1580–1590 гг. таллиннским домпробстом Давидом Дубберхом. Тем не менее, возникновение подобных проблем не стоит связывать непосредственно с русским (православным) происхождением дворян. Противоречия местного немецкого дворянства с церковными властями по экономическим вопросам и по поводу установления более сильного центрального контроля над приходскими церквями также были нередкими, к тому же после длительного периода войн сельские церкви находились в очень плачевном состоянии. В 1601 г. в Кирбла на манеры местного пастора пожаловался весь приход — как немцы и эстонцы, так и русские.
В 1593 г. в приходе Мартна от имени всех русских в ответ на соответствующий вопрос местных немецких дворян Меньшик Баранов сообщил, что они участвуют в содержании церкви и пастората наравне с другими дворянами. Русские дворяне финансировали строительство кладовой пастората. Несколько лет позднее возникли, правда, проблемы с долгами мартнаских русских перед церковью. В 1598/1599 гг. Петр Росладин ответил на требование пастора Бартоломея Корнеруса и местного королевского наместника Герхарда Дёнхофа уплатить задолжавший Predigergerechtigkeit (натуральная подать пастору) отказом, сообщив, что наместника он ни во что не ставит и повинуется только королю. Афанасий Баранов предложил пастору вместо подати «15 чертей». По оценке, данной одним лютеранским священником в конце XVI в. Петру Насакину, из-за его грехов
гнев Божий мог бы поразить всю Эстляндию, а увещевавшему его пастору он угрожал избиением. А когда пастор увещевал крестьянина, который содержал двух жен, то помещик — «боярин» Polgat — посоветовал своему крестьянину треснуть пастора колом по голове, что крестьянин и сделал, но только сшиб шапку с головы пастора. В то же время тот самый Петр Насакин (владелец Кесквере и Сууре-Рыуде) упоминался в 1627 г. как Kirchenvorsteher (светский настоятель церкви) мартнаского прихода вместе с помещиком из соседнего села Нийнья Хансом Кёлером. Анна Росладина подарила церкви Мартна серебряный кувшин. Примечателен случай с князем Андомским, которого летом 1588. г. застрелил его крестянин Юрген из д. Кыммасте. Юрген застал князя, когда тот «спал и прелюбодействовал» с его супругой. Надо отметить, что Таллиннский магистрат дал Юргену охрану, хотя, как правило, в случаях умышленного убийства город охрану не давал. Амбивалентное положение первого поколения «бояр» — «официальное» лютеранство versus традиции православия — хорошо иллюстрируется крестом в память Василия Росладина, который в 1590 г. во время русско-шведской войны был убит русскими. Памятный известняковый крест установлен в Вирумаа в д. Кырккюла, возле шоссе Таллинн–Нарва. Крест высотой ок. 2,1 м от сегодняшнего уровня земли сильно поврежден, тексты западной, немецкой стороны на нем можно прочитать только на основании рисунков XVIII–XIX вв.Неизвестно, когда именно крест был установлен, но, во всяком случае, он относится к концу ХVI в. Крест является своеобразным памятником религиозного диффузионизма. Форма креста принадлежит скорее к западной традиции, на соседних российских территориях такие кресты отсутствуют. Памятный крест примерно такой же высоты сохранился в Таллинне на ул. Марта.
Но оформление креста чисто православное: на обеих сторонах изображен крест с «Голгофой». Главный текст на «немецкой» стороне гласил IHS C[H], на «русской» —[ИС] ХСЪ НИКА. Немецкий текст сообщает: А[nn]о [15]90 den 4 Februar is[t] der Russe in das swedische Lager gevalen und hatd edle un[d] manha[ft] Wasili Rasla[din]erschlage[n]. Расшифровка русского текста затруднена, догадка Александра Спицына такова: «Лета 7098, месяца февраля на память Святого Сидора <…> убиен бысть на сем месте раб Божей Василией…» Упоминание святого (день Исидора Пелусиотского 4 февраля) однозначно указывает на православие.
Примечательным свидетельством адаптации «бояр» и связанных с этим трудностей служат сохранившиеся в фонде рода Baranoff в Эстонском историческом архиве в Тарту принадлежавшие Меньшику Баранову документы об имениях и управлении ими. На обороте документов на немецком и шведском языке находятся пометки на русском языке о содержании этих документов, сделанные, по всей вероятности, рукой самого Меньшика Баранова. Таким образом, можно с уверенностью сказать, что хотя Меньшик и владел немецким языком в устной форме, он не был в состоянии самостоятельно читать по-немецки. О том, что Петр Насакин владел языками, говорит тот факт, что он неоднократно упоминается в качестве переводчика.
Однако уже следующее поколение «бояр» успешно слилось с местной средой. Российское происхождение осталось лишь особой экзотической чертой. Когда в XVIII в., после присоединения Эстляндии и Лифляндии к Российской империи, Барановы вновь поступили на службу к Российскому государю, они были подлинным прибалтийско-немецким дворянским родом.