Однажды к телефону потребовали Моню Цацкеса. Лично. Старший политрук Кац с того конца провода поздравил рядового Цацкеса с наступающим праздником и пожелал дальнейших успехов в боевой и политической подготовке.
Моне сразу стало не по себе. Как человек неглупый, он понимал: политрук Кац зря трепаться не станет, ему что-то нужно от Цацкеса. Предчувствие не обмануло Моню.
– Слушайте, Цацкес, – бодрым голосом сказал старший политрук Кац. – Мы решили оказать вам большую честь. И принять в славные ряды нашей коммунистической партии.
В трубке стало тихо. Только потрескивало слегка. Это политрук сопел в ожидании ответа.
– Больше ничего вы не решили?
– А что, этого мало? – удивился Кац. – Цацкес, вы должны радоваться и благодарить за доверие… Мы тут… в связи с обстановкой… ваша рота отрезана от штаба… решили принять вас заочно… И подготовили ваше заявление… Могу зачитать, если хотите.
– Читайте, – вздохнул Моня.
Его клонило в сон, и он не все слышал из того, что бубнил по проводу политрук:
– …дело Ленина – Сталина… окончательную победу над врагом… если погибну в бою… прошу считать меня коммунистом…
– Постойте, Кац, – встрепенулся Моня. – Почему вы меня хороните? А если я останусь жив?
– Тем более! – воскликнул Кац. – Я сам пожму вам руку и вручу партийный билет.
– Так куда вы спешите? Если я выберусь из этой дыры, я сам к вам приду, и мы поговорим по душам. Зачем такая спешка?
– Двадцать третьего февраля – день Красной Армии – большой праздник всего советского народа… Разве вам непонятно, Цацкес?
– Послушайте, Кац, я не могу вас перекричать. Потому что я – голодный, а чтобы иметь силы кричать, надо хоть что-нибудь подержать во рту. Так вот… Еще через год снова будет двадцать третье февраля. И, если, Бог даст, мы оба доживем до этого дня, вернемся к нашему разговору.
– С вами, Цацкес, будут разговаривать в другом месте…
– Вы имеете в виду на том свете?
– Нет, Цацкес, сперва еще с вами поговорят наши органы. Понятно?
– Понятно… Так как многих русских слов не знаю, то перейду на мамелошен []. Дорогой товарищ Кац, кус мир ин тохес [].
Рядовой Цацкес отважился на такую дерзость не потому, что был такой храбрый, а потому что был уверен: живым ему отсюда не выйти, а мертвому ни политрук Кац, ни все его органы ничего сделать не могли. И просчитался.