1971 год.
90 лейтенантов-двухгодичников, призванных в Советскую Армию сразу после ВУЗа, получив в частях новенькую форму, собраны на двухмесячные сборы в Бобочино. Ну, что бы хоть чему-то их научить перед службой.
Бобочино – это военный городок между Ленинградом и Выборгом. Освободили для нас казарму и начали учить. В общем-то никто особо не напрягался, ни мы, ни преподаватели. Преподаватели – строевые офицеры из местных частей, им это нафиг не нужно было, поэтому обучение было больше по линии армейских анекдотов. Короче – бездарное времяпровождение и скука.
Но у меня было преимущество. У меня в Выборге жили родители жены! Я был любимый зять, пользовался уважением, теща готовила шикарные чебуреки, а тесть гнал самогонку и не гнушался со мной выпивать.
Короче я, обозначив с утра учебу на сборах, садился на автобус в Выборг, где и проводил славно остаток дня, ночевал, а утром – на автобус и в Бобочино.
Все бы ничего, но только утренний автобус опаздывал на построение и развод. Товарищи конечно меня прикрывали как могли, но рано или поздно, я попался.
Был предупрежден полковником, начальником сборов. Своей гнусной деятельности не прекратил и попался второй раз! Был строго предупрежден! И на третий раз полковник вручил мне «Записку об арестовании ».
Я был, естественно, не первый лейтенант, угодивший на гауптвахту с этих сборов. Но все предыдущие получали по 5 суток, а мне полковник влепил 10. Я даже попробовал возражать, на что полковник полковник заявил: «Ты мне еще поговори, лейтенант! Я тебе еще добавлю!»
Ну и все предыдущие арестованные отбывали наказание в Выборге. Там по рассказам была вполне уютная для офицеров гауптвахта – никто не жаловался, а меня отправили в Ленинград. А это по слухам была жуткая тюрьма! Просто ГУЛАГ!
Но делать нечего, взял записочку, на автобус и в Ленинград. Нашел комендатуру на Садовой, гауптвахту, явился, доложился, а мне говорят: « Не-е, лейтенант! Вали отсюда! У нас ремонт и мы никого не принимаем!».
Раз так – я на электричку в Выборг к теще, а утром к полковнику с докладом. Так мол и так – не принимают! Полковник озверел, топал ногами, выражался нелитературно и велел чтобы я немедленно сел на губу и что б он больше меня не видел!
- Есть!
Я опять на автобус, Ленинград, Садовая, гауптвахта. Мне говорят: «Ну лейтенант, тебе-же вчера сказали! У нас ремонт, мы никого не принимаем!». Я грю: «Товарищи офицеры, но вы мне хоть какую-нибудь печать поставьте, что не принимаете! А то полкан у меня звереет.»
И мне шлепнули какую-то печать на записку об арестовании, добавив от руки «арестованные не принимаются ввиду ремонта». И я по наезженной дороге в Выборг и утром под светлые очи полковника. Тот побагровел, надулся как индюк и мрачно сказал: «Езжай, примут тебя!».
И действительно, когда я в очередной раз прибыл на гауптвахту мне сказали: «Ну ты лейтенант опасный преступник! Оформляйся!» Я говорю: «а как же ремонт?» «Какой – говорят - ремонт? Зам командующего округом приказал тебя принять, так что садись!»
На губе действительно шел ремонт, в чем я убедился, когда меня конвоировали в офицерское отделение. Поэтому всех арестованных оттуда выкинули. Почти всех! Остались «сливки Советской Армии», ожидавшие трибунала.
В офицерском отделении на 8 шестиместных камер таких «сливок» было семь человек, пятеро в одной камере и двое в другой. И хотя мне сказали: «Занимай любую камеру», я, представившись господам офицерам, испросил согласия присоединится к компании из пяти человек. Они долго смеялись, услышав причину, по которой я очутился в их обществе, и назначили меня старшим по камере.
При смене караула и обходе начкаром я вскакивал и докладывал: « В камере № 3 содержится шестеро арестованных, жалоб и заявлений не имеется, старший по камере – лейтенант …». И каждый начальник караула, обычно майор говорил: «Ну, товарищи офицеры! Непорядок! Младший по званию – старший по камере?». На что сокамерники, обступив его объясняли, что я такой крутой перец! Ну никак невозможно назначить кого-либо другого на эту ответственную должность!
Итак, состав нашей команды арестантов. Честно сообщаю: За что купил, за то и продаю! Наверное не все там правда, хотя кто его знает!
1. Советский летчик-истребитель, капитан, доставлен из Вьетнама. Поспорил на ящик коньяка, что облетит Южный Вьетнам!
Как он рассказывал, базировались они возле самой китайской границы. Т.е. взлетная полоса, сразу за ней колючка и Китай. Поэтому американцы их не бомбили, опасаясь задеть КНР, но летать не давали. Говорил: “Как только мы взлетаем, они подымают свою, явно превосходящую авиацию, и надо сматываться, пока или американцы, или свои ПВОшники не сбили”.
Ну и вот, во время пьянки с товарищами, включая командира, поспорил он на ящик коньяка, что облетит Южный Вьетнам.
Вообще-то никто особо всерьез спор не воспринял, да и сам капитан не собирался никаких геройских подвигов совершать. Когда утром ему этот спор напомнили, он говорил: “Я подумал, ну взлечу, американцы появятся – сяду! Зато будет повод выпить”
Ну и взлетел. С КП сообщают: “Нет никого!”. “Лечу – говорит - дальше – нет никого! В Южный Вьетнам залетел – нет американцев! И только после того, как он пролетел над американской базой и помахал крылышками со звездами, американцы подняли всю авиацию!”
Командир орет: “Давай назад!”. “Ну, - говорит - успел сесть.”
И ящик коньяка честно выпили по этому поводу, хоть и не весь Южный Вьетнам он облетел, и даже командир намекал на награду.
Но через пару дней прилетели военные прокуроры, следователи. Оказывается в адрес Советского Союза посыпались официальные протесты, командир сразу пошел в отказ, типа он ничего не знает, ну и летуна на самолет и в Ленинград. Дело в военной прокуратуре.
История видимо около правды, т.к. в один день прибегает начальник гауптвахты: “Одевайся быстрее, тебя маршал вызывает!”.
Вернулся капитан через пару часов воодушевленный! Маршал авиации Савицкий сказал: “Не ссы! В обиду не дадим!”. И поручил написать отчет о прорыве американской ПВО.
С тех пор капитан сидел за уголочком нашего маленького стола, за которым мы играли в преферанс (а я притащил с собой колоду карт) и что-то писал, иногда закрывая текст ладонью, и говоря: “Ну товарищи офицеры! Не пяльтесь! Не положено!”
А все ржали: “Ты не забудь отметить роль ящика коньяка в прорыве американской ПВО!”
2. Капитан, командир батареи ПВО с Суэцкого канала. Набил морду вышестоящему командиру!
Капитан воевал на Суэце несколько месяцев. Очень уважительно отзывался об «Израильской военщине», и исключительно матом о египетских союзниках! Как впрочем и о своих командирах.
Насколько я понял из его рассказов, (честно признаюсь, что я в этом не разбираюсь), основой сюжета было то, что его батарея не имела технических возможностей обзора на 360 градусов. И в случае целенаправленного на них налета вражеской авиации со всех сторон, шансов отбиться у них не было.
Поэтому они стреляли, и после сразу сматывались на всякий случай на запасную позицию.
И в этот раз: выстрелили, промахнулись, и начали собирать манатки. Но в это время пришел приказ из вышестоящего штаба – остаться на месте.
Как говорил капитан, штаб-то находился сзади его позиции, и он как бы прикрывал штаб. Ну и кто-то там решил – пусть и дальше прикрывает, ничего не случится!
А израильская авиация в этот раз атаковала конкретно его и разнесла батарею. Были погибшие, сам капитан уцелел, но сгоряча поехал в штаб и набил морду, кажется подполковнику, который отдал приказ.
И теперь в Ленинграде под следствием.
3. Два морпеха, дейтенант и старлей, комвзвода и комроты со средиземноморской эскадры.
Как они рассказывали, там постоянно находился сводный батальон морской пехоты – по роте с каждого флота. Эти конкретные ребята были с Северного флота.
Меняли их каждые три месяца, но три месяца они жили в трюме, в скотских условиях, жара и духота, выход на палубу разрешался только ночью.
Однажды офицеры корабля, посочувствовав их тяжелой жизни, отлили им малость спирту.
Как говорил старлей: «Конечно ошиблись мы, немного не подрассчитали! Одно дело спиртягу глушить у нас на севере, а другое дело в 40 градусов в духоте в трюме!».
Короче ночью, выведя горячо любимый личный состав на палубу, под влиянием винных паров устроили они на палубе учения с боевой стрельбой. Командир корабля, не предупрежденный о «боевой подготовке», услышав стрельбу, объявил тревогу и вроде даже доложил наверх о попытке взятия на абордаж его корабля. Вышел большой скандал, морпехов сняли с корабля и – в Ленинград.
Но они, в отличие от остальных, не сильно парились относительно своего будущего.
«Ну а чо? Никого ж не убили! И вообще: дальше Кушки не пошлют, меньше взвода не дадут». Больше всего у них разговоров было про баб, которых они не видели три месяца!.
«Эх, выпустили бы хоть на вечер в город! Ну мы ж советские офицеры, вернемся в камеру!».
4. Старшим по званию был Кэп 3, командир корабля с той же самой средиземноморской эскадры.
Этот рассказывал историю совсем фантастическую!
Он называл класс своего корабля, но этого я не помню. Суть в том, что его корабль все время сопровождал конкретного американца, ну или наоборот, американец не отпускал нашего. В общем они двигались только парой, независимо от остальных кораблей эскадры.
И вот стояли они неподалеку друг от друга на якоре возле Синая, жара, скука. И американцы по громкой связи кричат: «Русские! Давайте к нам, у нас пиво холодное есть!». Наши естественно: «Нет, лучше вы к нам!»
В общем добазарились до того, что договорились встретится на берегу: два командира и два матроса.
Кэп говорил: «Я ж не сумасшедший! Я доложил в штаб, получил согласие, вместо матроса со мной был переодетый особист, американский капитан хмыкнул, увидев пузатого матроса».
«А посидели - говорил – хорошо! Развели костерок, выпили американское пиво, отполировались моим армянским коньяком. Американец немного по русски говорил, я немного по английски. Никто никого не вербовал, беседовали о тяготах морской службы. Когда вернулся на корабль, написал отчет, особист тоже по своей линии написал, вроде ничего плохого.
Только сука замполит стукнул куда-то в Москву.»
«Толи – говорил Кэп – измену Родине будут шить, толи шпионаж».
В общем, был он грустный!
5. Были еще два железнодорожника – лейтенант и старлей с БАМа. Но эти держались немного обособленно! Занимали отдельную камеру, на общие темы базарили, но про себя ничего не рассказывали.
Так и осталось невыясненным, за что их с БАМа в Ленинград привезли.
Так мы славно прожили неделю. С точки зрения вливания в армейскую среду и тонкостей службы, я узнал гораздо больше, чем на бестолковых сборах! А через неделю пришел начальник гауптвахты: «Товарищи офицеры – с вещами на выход! А ты, лейтенант – остаешься!»
И остался я один на всей огромной гауптвахте – там наверное целый полк можно было посадить! Скучно стало и грустно!
Но не долго! Наутро опять пришел начальник: “Ну и чего ты лейтенант тут сидишь? Ты чего думаешь, тебя целый караул охранять должен? Собирайся и вали отсюда! И больше не попадайся!”
Сборы в Бобочино уже закончились, но у меня же было еще 2 дня недосиженного ареста! Которые я и досидел у тещи за столом!
И только после этого отправился в полк, где и началась моя армейская служба!
.
