• Zero tolerance mode in effect!

Багряные скалы

LOS'

 
Начну тут выкладывать потихоньку куски из повести.
Полностью выложить не обещаю, так как есть шанс, что выйдет книга.

Вместо предисловия:

В шестидесятые годы в Израиле пользовалась особой популярностью песня "Красная скала".
"Там за пустыней, за горой, Есть место, как о том гласит молва, Откуда не пришел еще живой, Зовут то место Красная скала..."
Песню эту запретили, чтобы не будоражила воображение. Она не звучала по радио. Не исполнялась на концертах. Бродягой шлялась по дорогам, появлялась на школьных вечеринках, надолго задерживалась в военных лагерях.
Красная скала - это Петра, легендарная столица Набатейского царства, просуществовавшего до начала второго века, когда наместник Сирии Корнелий Пальма по указу императора Траяна превратил "относящуюся к Петре Аравию" в римскую провинцию. Давно исчезли набатеи, номады семитского происхождения, не изменившие арамейской культуре и потому уничтоженные воинственными приверженцами пророка Мухаммеда.
Но остался высеченный в скалах удивительный город, избежавший тлетворного влияния времени, сохранивший дикое, первозданное очарование.
Сегодня Петра - почти единственная достопримечательность Иордании, потерявшей святые места мусульманства и христианства в Шестидневную войну.
Меиру было пятнадцать лет, когда кто-то из друзей подбил его на экскурсию в район знаменитых медных рудников Тимны. Броская красота соломоновых столбов произвела впечатление, и Меир не мог оторвать от них глаз. Как вдруг он услышал голос экскурсовода: "То, что вы видите - ничто по сравнению с Петрой".
Позднее Меир записал в своем дневнике: "Что-то дрогнуло во мне, когда я впервые услышал дразнящее, пленительное слово "Петра". Но потом, постепенно, штрих к штриху, образ к образу, стала вырисовываться легенда, настолько призрачная и далекая, что навсегда должна была остаться дивной сказкой - и не более.
Прошло несколько лет. Изменились реалии. Невозможное стало возможным. Тогда и дала о себе знать, как старая рана, давняя мечта. Она ожила во мне, и я не знал покоя до тех пор, пока не решил: пойду, и будь, что будет. И мне сразу стало легче".
В Петру его сопровождала давняя приятельница Рахель Сабураи. Боготворившая Меира, она была готова идти за ним хоть на край света. Впрочем, как и многие другие.
Четыре ночи и три дня длился их отчаянный поход. И они добрались до цели. И шесть часов провели среди варварского великолепия древних дворцов, высеченных в скалах цвета крови, покрытых узорными надписями на мертвом языке.
И вернулись, чудом обойдя посты легионеров, избежав встречи с ненавидящими Израиль бедуинскими кочевниками.
Так Меир Хар-Цион положил начало рыцарской традиции, просуществовавшей в израильской армии многие годы.
Когда Данте проходил по улицам Вероны, то жители города долго провожали его глазами. Им казалось, что они видят на его лице отблеск адского пламени. Приблизительно с таким же чувством смотрели бойцы на Хар-Циона.
Он побывал в Петре и вернулся живым...
И вот начались походы в Петру сначала бойцов сто первого отряда, а затем парашютистов. Это было похоже на повальное безумие, на попытку сумасшедшего художника расписать красками неистово пылающий закат.
Скала-молох требовала все новых и новых жертв. Бойцы - лучшие из лучших - погибали на пути в Петру или при возвращении. Легионеры, знавшие о странном ритуале израильских парашютистов, устраивали засады. Лишь немногим удавалось побывать ТАМ и вернуться. Но зато они сразу как бы вступали в замкнутый, почти кастовый "рыцарский орден". На них смотрели как на титанов, для которых не существует невозможного. Они стали легендой армии, создававшей героический эпос, охвативший все годы существования Израиля.
Меир, терявший товарищей, не раз сожалел, что это он положил начало кровавой традиции.
По следам Хар-Циона, например, отправились двое его бойцов Дмитрий и Дрор...


Владимир Фромер

События и люди, описанные в этой повести, реальны.
Но все же не стоит требовать документальной точности, это художественное произведение и многое – плод авторской фантазии.
Почти у каждого из реальных героев изменилось что-нибудь одно: имя, фамилия или кличка, лишь несколько остались под своими настоящими именами.

521
 
Лежит мое сердце на трудном пути,
Где гребень высок, где багряные скалы...
Ю. Визбор

Май 56-го
Жук грузно пролетел сквозь решетку на окне. Толстый, по-
хожий на набитую парашютистами «дакоту», он снизился, зало-
жил вираж и перешел в горизонтальный полет. Казалось, вот-вот
в боку у жука откроется дверца, и вниз посыплются десантники,
раскрывая над собой купола парашютов.
По дуге обогнув камеру, жук со всей дури шмякнулся об желез-
ную дверь, закувыркался и рухнул на пол.
Дмитрий, чуть повернув голову, с интересом следил за всеми
пертурбациями насекомого. Вспомнилось, что этих жуков в Из-
раиле называют «хомейни».
Тем временем жук захлопнул половинки панциря и приго-
товился встретить любую опасность. Убедившись в отсутствии
оной, жук снова приподнял свою броню, аккуратно сложил кры-
лья и уполз под кровать.
За окном громко затарахтел сверчок.
Дмитрий зевнул и уткнул взгляд в грязноватый потолок. Риф-
леный отпечаток армейской бутсы чернел на штукатурке прямо
над кроватью. Какой-то озверевший от безделья узник, видимо,
подбрасывал ботинок снизу, чтобы оставить следы на потолке.
Яркий свет лампы прикрытой «намордником» резал глаза.
Дмитрий надвинул на лицо берет и попытался задремать.
Сон не шел.
Мысли в голове тянулись безрадостные и тоскливые.
Саднило простреленное бедро. Где-то под повязкой ныли
фаланги безымянного пальца. Несуществующие фаланги. Доктор 8 9
так и назвал эти странные боли – «фантомными». От пальца остал-
ся жалкий огрызок, да и вся пятерня потеряла «товарный вид».
С одной стороны, он добился того, чего хотел. Исполнил
мечту. Прикоснулся к запретному. Оказался принятым в касту по-
священных. Как Бар-Цион. Салаги в роте будут глядеть на него с
восхищением, да и не только салаги. Не один ветеран, поглядев на
фотографии, завистливо вздохнет.
Жаль только, что фотографы из них с Двиром оказались ни-
кудышные, перемудрили немного со всеми этими «выдержками»,
«диафрагмами», но это мелочи.
Простреленное бедро и покалеченная рука – ерунда. Да и за-
втрашний суд не страшен. Батальонное начальство отмажет. У де-
сантников не принято вываливать напоказ грязное белье. Потом,
когда он вернется в строй, влепят, конечно, по самое «не горюй»,
но на суде прикроют.
Он счастливчик, особенно если сравнивать с теми пятью, что
рискнули в августе пятьдесят третьего.
Но на душе все равно погано скребли кошки. Как только он
забывался в коротком сне, звенел в ушах крик Двира: «Прикры-
ваю! Пошел!». Мерещились команды на арабском, выстрелы. Ино-
гда снилась пустыня, жгучее солнечное марево... красная пыль...
обманчиво-сонная змея-цефа шуршала по песку.
Очнулся он от того, что скрипнул стул.
Напротив сидел Узи. Весь какой-то светлый, в чистой форме,
только на голове все та же каска с вывороченной наружу дырой,
поблескивающей зазубренными краями.
Узи улыбнулся и помахал рукой.
– Ахалян...
– Ты... – удивился Дмитрий. – Как? Откуда?
– Оттуда... – Узи закатил глаза под срез каски, – а то ты не по-
нимаешь?
Слабый свет лился из-за его спины, будто между лопаток у
Узи торчала лампочка.
Дмитрий ошалело потер глаза:
– И как у вас, – он показал глазами в потолок, – там...?
– Да нормально... – пожал плечами Узи, – нас там много... сам
знаешь, компания подобралась подходящая...
Он обвел рукой комнату и позади него, словно на фотобумаге
под линзой увеличителя, стали проявляться прозрачные, бледные
фигуры: ...ротный – Саадия, в чистой, но разорванной на груди
гимнастерке, пацаны-пограничники из Бейт Нехемии, с жуткова-
тыми от уха до уха ранами на горле. Еще кто-то знакомый, стоя-
щий спиной...
Дмитрий поежился. Берль все так же безмятежно улыбался.
– Тут хорошо... я деда встретил... с детства мечтал... Да и тебя
мы ждали... ты ведь почти пришел, а в последний момент сорвал-
ся.
– А это кто такой? – холодея, спросил Дмитрий, тыча пальцем
в стоявшую к нему спиной призрачную фигуру.
– Как кто? – засмеялся Берль. – Ты чего, не узнаешь?
Стоявший спиной силуэт медленно повернулся...
Дмитрий заорал, подскочил на кровати и проснулся. Стояв-
ший напротив стул был пуст.
Он помотал головой, отгоняя приснившийся кошмар.
Он не виноват. Так уж легли карты... или звезды... или кто-то
там на небе распорядился... . Да и кто мог подумать, что этот кре-
тин Адам откажется? Хотя, какая теперь разница?
Он утер пот со лба.
За дверью послышались шаги. Ключи зазвенели. Кто-то загля-
нул в глазок. Потом замок лязгнул, и дверь приоткрылась. В тем-
ноте коридора различалась худощавая подтянутая фигура, позади
маячил военный полицейский в белой каске.
Дмитрий поднял голову, щурясь от слепящего сияния лампы.
У двери стоял Бар-Цион.
Ротный шагнул вперед на свет. Пыльная куртка-американка
без знаков различия, пыльные штаны и грязные ботинки. Навер-
ное, приехал прямо с учений, кажется там сейчас рота.
– Только не долго, – буркнул из коридора полицейский и за-
хлопнул дверь.10 11
Бар-Цион неторопливо оглядел камеру, и угол его губ пополз
вверх, обозначая кривую ухмылку.
Вскакивать и приветствовать ротного по уставу Дмитрий не
собирался. В роте были не такие отношения. Но он все же уселся
на кровати, пристроив поудобней больную ногу.
Бар-Цион невозмутимо покачивался с пятки на носок, изучая
Дмитрия цепкими черными глазами.
– Ну, Фридман? – бросил он, наконец. – Как погуляли? По-
нравилось?
Дмитрий неопределенно шевельнул здоровой рукой. Ротный
был не тем человеком, с кем он стал бы вести дружеские беседы.
Бар-Цион, не вынимая рук из карманов, потянулся, подавил
зевок и негромко произнес:
– Мне понравилось... правда, давненько это было...
Дмитрий только понимающе кивнул. Еще бы ему не понрави-
лось. Бар-Цион – редкостно везучая сволочь. Он просочился, слов-
но вода между пальцами. Да еще не один, а с девушкой. Причем Ра-
хель была старше его на восемь лет. Интересно, подумал Дмитрий,
было у них там что-нибудь..., уж наверняка Меир своего не упустил...
Ротный тем временем прошелся по камере, изучил отпечаток
ботинка на потолке и вдруг бросил:
– Скольких из них вы убили?
– Думаю, троих... – ответил Дмитрий, – следопыта... парочку
легионеров...
Бар-Цион помолчал, потом шагнул к кровати.
– Тебя ведь уже предупреждали, верно? Завтра скажешь, что
выполнял секретное задание. Как обычно: патрули, пути снабже-
ния, опорные пункты. Спросят о подробностях, свали на Двира,
он сержант, из вас двоих старший по званию.
– Я понял, – кивнул Дмитрий.
– Молодец. – Ротный снова покачался с пятки на носок, – Ты
не расслабляйся. Вернешься, огребешь сполна.
– Есть не расслабляться! – Дмитрий полушутливо вытянулся.
– До завтра, – бросил Бар-Цион и шагнул к двери. Пнул но-
гой гулкое железо. По ту сторону завозились, зазвенели ключами.
Дверь приоткрылась.
Бар-Цион вдруг повернул голову к Дмитрию и подмигнул:
– Добро пожаловать в клуб!
Ротный плечом отодвинул полицейского и вышел в коридор.
Дмитрий снова откинулся на матрац. За окном стихали при-
вычные звуки военного лагеря. Интересно, мелькнуло в голове,
сколько солдат дрыхло на этом драном тюфяке... турецких, ан-
глийских, теперь вот израильских...
 
Он почему-то вспомнил тот день, когда впервые услышал о
Бар-Ционе. Их, совсем еще зеленых солдат НАХАЛ дернули в
окопы прямо с сельскохозяйственных работ. Назревало очередное
осложнение на границе с Сирией. Соседям не понравились рабо-
ты по осушению озера Хула и окружающих болот.
Два дня с Голан в Галилею со страшным воем летели «чемо-
даны». Разрывы шарахали где-то позади, в тылу, откуда бухала в
ответ батарея 155 миллиметровых гаубиц.
К вечеру второго дня все стихло. Сирийцы успокоились. На-
утро Голанские высоты снова превратились в пасторальные холмы.
Внизу, в долине камикадзе-кибуцники вывели в поля свои обшитые
листами брони трактора и принялись наверстывать упущенное.
Пехота загорала в траншеях. Солдаты курили, травили байки,
резались в карты и в шешбеш, гадали, когда их отпустят по домам.
К полудню над позициями повисло невидимое напряжение. Забе-
гали и засуетились офицеры. У штабного блиндажа блеснуло на
солнце зеркало, кто-то торопливо брился. В тупиковом ответвле-
нии траншеи, служившей полевым сортиром, мелькали лопаты,
устраняя источник «благоухания».
– Зуб даю, – Адам ткнул Дмитрия локтем в бок, – начальство
едет. Ради кого-то другого хрен бы стали дерьмо присыпать.
Никто с этим утверждением не спорил, но увидеть самого на-
чальника генерального штаба они как-то не ожидали.
Даян неторопливо шел по обратному склону холма, скрытый
от глаз сирийцев каменистым гребнем. Он что-то оживленно об-
суждал с сопровождающими его офицерами. Единственный глаз
живо поблескивал под козырьком фуражки.
Молодые солдаты с интересом пялились на генерала. И толь-12 13
ко взводный, сержант Арье Гилад, в оригинале грузинский еврей
Георгий Гатиашвили, а для близких друзей просто Гоша, сидел на
снарядном ящике и невозмутимо стругал ножом ветку оливы.
Когда Даян и сопровождающие офицеры скрылись в штаб-
ном блиндаже и солдаты начали расходиться, Гоша ухмыльнулся
и проворчал:
– А ведь Бар-Цион когда-то обломал Даяна, да еще и при всем
начальстве...
К сержанту молодые солдаты относились с уважением. Арье,
то бишь, Гоша, был человеком бывалым, всегда имеющим в запасе
какую-нибудь интересную историю. А тот факт, что сержанту до-
велось послужить в подразделении 101 под командованием людей
вроде Арика Шарона, превращал его в глазах «молодых» в существо
если не божественное, то, безусловно приближенное к Олимпу.
Вокруг сержанта сразу же образовался кружок слушателей.
Тот сунул нож в ножны и продолжил:
– Случилось это внизу, у моста Дочерей Яакова. Года полто-
ра назад. Даян тоже на позиции приехал. Шлялся по траншеям, а
рядом с нами остановился. И вдруг увидел орла в небе. Орел на-
резал круги прямо над нами, красиво так... охотился, наверное. Ну
и Даян решил поохотиться. Взял у меня «чешку», вскинул вверх.
Сержант поднял взгляд на слушателей и оглядел их внима-
тельными карими глазами.
– И чего? – не выдержал кто-то.
– Ничего, – ухмыльнулся сержант, – Бар-Цион стоял рядом
со мной, и вдруг шагнул вперед, винтовку Даяна за ствол сцапал и
вниз опустил.
У Даяна единственный глаз чуть не выпал, а Бар-Цион ему,
мол, не так уж много орлов в нашей стране...
Ну, Даян, как рявкнет: Фамилия!?!!!
Бар-Цион вытянулся и спокойно ему отвечает: Меир Бар-
Цион.
Тут Даян сообразил, что если при всех ему всыплет, окажется
в дурацком положении, ну и бросил только, мол, ты прав Бар-
Цион. Вернул мне винтарь и пошел дальше.
Парни заулыбались, восхищенно зацокали языками.
На закате они с Адамом стояли на посту. Обсудили поступок
Бар-Циона, сошлись во мнениях по поводу того, что у них духу бы
не хватило у самого Даяна из рук винтовку хватать.
Далеко внизу, подсвеченный багровым светом заката, чернел
мост Дочерей Якова. Точнее то, что от него осталось.
На вопрос Дмитрия о названии моста Адам только пожал пле-
чами. Он хоть и «сабра», но про мост слышал лишь, что в сорок
шестом бойцы ПАЛЬМАХа рванули его вместе с остальными в
Ночь Мостов.
Когда-то мост был красивым каменным сооружением, но про-
шедшие века его сильно потрепали, центральный пролет обру-
шился. Потом на старые опоры уложили новые стальные балки
с деревянными перекрытиями. Затем мост взорвали. То, что оста-
лось от балок и настила бесполезно ржавело на противополож-
ном сирийском берегу.
Дмитрию нравилось копаться в истории, узнавать о тех ме-
стах, где побывал. В этом Эрец Исраэль сильно отличался от Со-
ветского Союза. Истории последних столетий здесь как бы и не
существовало, стоило чуть копнуть, и ты сразу проваливался, слов-
но в колодец, в глубину веков и эпох. Крестоносцы, персы, визан-
тийцы, римляне, иудеи, финикийцы, набатеи. Все переплеталось
словно клубок ниток, при распутывании которого у Дмитрия всег-
да сладко ныло под ложечкой.
Название моста заинтриговало Дмитрия, да и заняться на по-
сту все равно было нечем. С полчаса поломав голову они пришли
к выводу, что без Торы здесь не обошлось. Адам даже вспомнил,
что у Иакова вроде была дочь, но только одна. Проходивший
мимо религиозный солдатик-связист факт подтвердил, вот только
понесло солдатика, как на проповеди.
Дмитрий вообще-то был не против послушать. Когда учился
в школе в Кфар Сабе, слишком плохо знал иврит, чтобы пони-
мать уроки Торы, а позднее в кибуце Пятикнижие уже никто не
вспоминал.
Адам же, послушав об изнасиловании дочери Иакова Дины
и печальной участи жителей Шхема, начал откровенно зевать. А
минут через десять он невзначай подошел к полевому телефону, 14
покрутил ручку, подул в трубку, растеряно развел руками и сооб-
щил солдатику, что связи нет.
Тот сразу подхватился, и, попрощавшись, пополз из траншеи про-
верять провод. Адам тихонько воткнул отключенный провод обратно
в телефон и пробормотал, что трындеть, мол, не мешки ворочать.
История с названием моста так и осталась без ответа.
Жук выбрался из-под койки, расправил крылья, немного по-
гонял их на холостом ходу будто прогревал моторы, а затем взмыл
в воздух. Пролетая мимо висящей на спинке стула парадной фор-
мы, он замедлил ход, словно изучая нашивки, но крылатый значок
парашютиста его не заинтересовал, и жук плавно, с достоинством
умчался в ночную тьму.
Сон не приходил.
Он подумал о матери. Она ведь до сих пор ничего не знает. Да
и не поймет наверняка. Отец, тот понял бы. Подумаешь – самовол-
ка. Сам-то он отслужил от звонка до звонка, с сорок второго и по
самый их отъезд, в пятидесятом. Война, потом служба в Германии,
в Польше. Три ранения. Эх, батя, батя... как же так получилось...
Остаток ночи он пролежал без сна, пялясь в потолок. Даже
мысли все куда-то делись. В голове было пусто.
Когда за окном посветлело, он встал, умылся. Военный по-
лицейский принес ведро теплой воды, бритву и зеркало. Пока
Дмитрий брился, он стоял рядом. Это был молодой улыбчивый
парень, совсем не похожий на дежурившего ночью.
– Не боись, не зарежусь... – мрачно буркнул Дмитрий.
– Дык... инструкция... – парень улыбнулся, показав белоснеж-
ные зубы.
– В задницу твою инструкцию, – проворчал Дмитрий, – от-
вали, мешаешь.
Полицейский снова улыбнулся и отодвинулся к двери.
Побрившись, Дмитрий надел парадную форму, повязал гал-
стук, одернул китель, тщательно натянул берет.
Сел на кровать, вытянув больную ногу.
Через четверть часа в дверях лязгнул замок, тот же полицей-
ский заглянул и сделал приглашающий жест:
– Машина подана.
Грузовичок-«командкар» мирно тарахтел мотором. Его под-
садили, втянули в кузов под брезентовый тент. Двое конвойных
сели по бокам.
Ехали не долго. Командкар остановился у большого блочно-
го барака с часовыми у дверей. Чуть в стороне курила кучка офи-
церов. Он узнал мощную фигуру комбата и худощавую жилистую
– ротного.
Его провели в зал, посадили за барьером между двумя поли-
цейскими.
Вскоре снаружи послышалась возня, крики. Дверь распахну-
лась, на мгновение мелькнул взъерошенный человек в капитан-
ских погонах. На его плечах повисли двое полицейских, но он
все равно отчаянно ломился в зал. Перекошенное гримасой лицо
казалось белее, чем оштукатуренная стена.
– Пустите меня! – выкрикнул он.
На помощь полицейским подоспели еще двое. Совместными
усилиями они выставили нарушителя спокойствия.
– Мой брат! – донеслось из-за дверей.
Дмитрий уныло свесил голову. Он узнал капитана, это был
брат Двира. Ему-то чего здесь понадобилось? Он же все ему рас-
сказал, еще тогда в госпитале...
Судьи, обвинитель и защитник расселись по местам. Скамей-
ку первого ряда заняли его командиры: комбриг Арик Шарон, соб-
ственной персоной, командир батальона Давиди и ротный Бар-
Цион.
Майор с эмблемой прокуратуры на шевроне, помещавшийся
слева от судьи, поднялся на ноги и крикнул:
– Встать! Суд идет...
 
Едем дальше?​
azaria-4_wa.jpg


О, Набатея, ушедшая в небытиё,
Камни поют, – ударяясь о гулкие стены.
Вспомню во сне я лиловое небо твоё
В дальнем краю, где снега и дожди неизменны.
А. Городницкий

Апрель 56-го

Грузовик, взревывая двигателем полз по серпантину вниз, к
Араве. Одной рукой Дмитрий цеплялся за борт, другой придер-
живал винтовку, а ногами прижимал рюкзаки и канистру с водой.
Поскрипывал ржавый кузов, в воздухе висел запах горячей ре-
зины и асфальта.
А вокруг... вокруг расстилался такой пейзаж, что захватывало дух.
И хотя Дмитрий уже бывал здесь, восхищение переполняло его. Узкая
дорога вилась по краю скалы. За обочиной, где-то там, на дне пропа-
сти, раскинулась во всей своей весенней красе ее Величество пустыня.
Насколько хватало глаз, лежало желто-коричневое простран-
ство, изрезанное руслами пересохших рек, вспученное холмами
и взгорками, обсыпанное, словно приправой, шариками верблю-
жьих колючек. Низкорослые редкие деревья с приплюснутыми
кронами зеленели, призывая отдохнуть в тени. Воздух прозрач-
ный и чистый пьянил как вино.
Грузовик парил над пустыней на одной высоте с птицами.
Неохотно, поскрипывая железом, машина поплыла вниз.
Дмитрий в душе порадовался, что полез в кузов на жесткие
доски. Сейчас он мог вдоволь напиться всей этой прелести, не раз-
мениваясь на разговоры.
Когда они, наконец, спустились на равнину, грузовик сполз
на обочину и встал. Водительская дверь открылась, и на асфальт
выпрыгнул длинный нескладный сержант Рафи Медина.
Он потер спину, медленно распрямился, сощурился на солн-
це и объявил:
– Привал! Можно оправиться и закурить.
Дмитрий поднялся, разминая затекшие ноги. Постоял немно-
го, переминаясь, и рывком перебросил тело через борт.
Приземлился он нос к носу с Двиром, вылезшим из кабины.
– Живой? – поинтересовался тот.
– Все путем... – успокоил Дмитрий, расстегивая ширинку. Они
отошли к краю обочины, где уже журчал струей Медина.
Раскалившаяся за день пыль жадно впитывала влагу. Облег-
чившись, они еще немного попрыгали, размялись и снова полез-
ли в машину. Место в кабине Дмитрию никто не предложил, да он
бы и сам не согласился. В кузове куда красивее.
Вообще-то Двир мог бы поменяться, но это не в его характере.
Дмитрий уселся поудобней, уперся ногами и уставился на бе-
гущие по небу облака.
Мелкая белесая рябь покрывала небо, словно поверхность
моря, под легким бризом. Надвигался хамсин.
Парни в кабине над чем-то ржали, заглушаемые ревом двига-
теля. Пустыня монотонно неслась за горизонт. Однообразная и в
то же время многоликая. То мелкий песок и пыль образовывали
волны, то открывалась взгляду окруженная скалами расселина, на
дне которой зеленели тамариски.
Он подумал о Двире. Никогда не поверил бы, что тот захочет
присоединиться. Двир всегда был таким... как бы объяснить... не
то, что бы правильным... положительным что ли. Двир никогда не
сомневался, и если выбирал путь, то следовал по нему до конца. И
ведь почти никогда не ошибался, сукин сын.
Он родился в Палестине и принадлежал к той особой породе
зазнавшихся сабр, презирающих репатриантов и считающих, что
они всем обязаны им, коренным палестинцам.
Впервые они встретились в учебном лагере бригады НАХАЛь.
В палатке шумел сформированный всего лишь утром взвод. Пар-
ни знакомились, трепались, травили анекдоты.
Дмитрий валялся на койке в темном углу, приглядывался к но-
вым сослуживцам, подсознательно выискивая «славян».
В палатке кипел водоворот культур и наций. Здесь были вы-
ходцы со всех концов света: тихие, молчаливые восточно-евро-
пейцы, по которым страшным катком прошла Вторая мировая,
шумные и независимые сабры – потомки первых репатриантов из
России и Германии, диковатые йеменцы и иракцы, многие из ко-
торых впервые увидели электрическую лампочку здесь, в Израиле.
Сабры Дмитрия раздражали. Не все, конечно, были среди них
и нормальные ребята вроде Адама, с которым они как-то момен-
тально сдружились. Но часто попадались кактусы, как Двир.
В его манере держаться было нечто особенное. Уверенность
в себе, неуловимое вызывающее высокомерие. Высокая, крепкая
фигура, открытое лицо, густые черные волосы. Широко расстав-
ленные глаза. Упрямый рот.
Дмитрию нравилось классифицировать людей, находить в
них общие черты и раскладывать по группам. Таких как Двир во
взводе набралось человека четыре. Похожих манерами и поведе-
нием. Именно они, похожие друг на друга, словно сошедшие с од-
ного конвейера ассоциировались у Дмитрия с названием «сабры».
Двир, сидя на койке, о чем-то спорил с Саней, тихим парень-
ком родом из Западной Белоруссии.
Дмитрий почти не прислушивался, но одна долетевшая до
ушей фраза вздернула так, словно кто-то плеснул за ворот ведро
ледяной воды,
– …да ладно, – говорил Двир, презрительно морщась, – вы
там, в Европе шли, как скотина на убой. Если бы наши родители
не победили здесь, и не основали Израиль, еще неизвестно, что
бы с вами сталось.
Санек резонно возразил, что его отец воевал в дивизии имени
Костюшко, и благодаря ему и миллионам других солдат, разбив-
ших Гитлера, стало возможным создание Израиля.
– «Костюшко-Шмастюшко» – презрительно бросил Двир, –
все это ерунда: мои братья воевали в Европе в Еврейской бригаде,
вот где была настоящая война. Если бы не они, хрен бы вы сидели
сейчас здесь в палатке и травили анекдоты.
Ну почему с сабрами каждый раз повторялась одна и та же
история? Снова и снова Дмитрию приходилось слышать: «как
скотина на убой». Он мучительно переживал, лез в бесполезные
споры, ощущая себя Дон Кихотом, бросающимся на ветряные
мельницы.
Почему именно себя местные считали победителями, спаси-
телями остатков европейского еврейства? Они ничего не знали, да
и не хотели знать ни о Сталинграде, ни о Ленинграде, ни о Кур-
ской дуге. Восточный фронт будто и не существовал вовсе.
Реплика Двира и Саню задела до слез. Он покраснел, сжал
кулаки, соображая как бы ответить.
Дмитрий подошел и хлопнул его по плечу.
– Если бы не русские, – медленно и веско произнес он, глядя
Двиру в глаза, – угробившие миллионы немцев и, в конце кон-
цов, дошедшие до Берлина. – Если бы не Красная армия, – повто-
рил он, – в которой воевали и евреи из России, Польши и других
стран, вы бы здесь существовали в виде дымного облака над каким-
нибудь местным Освенцимом.
Наверное, он не должен был так говорить, у многих солдат
во взводе родители выжили в концентрационных лагерях, потеряв
там большую часть близких, но сдержаться Дмитрий не мог. Оби-
да жгла его изнутри каленым железом.
В палатке повисла мертвая тишина. Враждебные взгляды ощу-
щались со всех сторон.
– Что ты сказал? – угрожающе проговорил Двир, приподни-
маясь.
– Ты все слышал. – Спокойно ответил Дмитрий.
Двир был выше и явно сильнее его, но и Дмитрий знал себе
цену, в эвакуации в Казахстане драться приходилось часто. На вся-
кий случай он заранее прикинул, как бы половчее обрушить дере-
вянную подпорку палатки.
Несколько солдат встали позади Двира. Однако и к ним с Са-
ней подошли двое из «славян».
– Успокойтесь... – протянул Адам, в растерянности морща бе-
лесые брови.
– Зря ты это сказал... – угрожающе бросил кто-то, наматывая
на кулак ремень.
Хриплый голос за спиной с сильным русским акцентом про-
изнес:
– Тут дело принципа, наши отцы всю войну не за печкой от-
сиживались...
Двир продолжал жечь Дмитрия взглядом так яростно, что тот
начал подумывать, не ударить ли первым.
– Строиться!!! – заорал снаружи сержант, – Выходи строить-
ся!!!
На этом конфликт угас, причем врагами они с Двиром не ста-
ли. Даже, наоборот, между ними возникло что-то вроде взаимной
симпатии.
Грузовик тряхнуло на колдобине, Дмитрий открыл глаза. Пу-
стыня все также величественно текла по обе стороны дороги. На
востоке вырисовывались окрашенные розовым гребни гор. Солн-
це висело над ними, словно выбирая место для ночлега.
Стрелки на часах подползали к шести. Он заглянул в кабину.
Двир дрых, уткнувшись лбом в панель. Медина курил сигарету.
Дмитрий стукнул в окно, и, подождав пока сержант оглянется,
показал на часы.
Сержант закивал и помахал сложенными щепотью пальцами,
мол, еще немного.
Вскоре на обочине показался ржавый и перекошенный, про-
битый пулями указатель: «Беер Менуха».
Машина свернула с шоссе и запрыгала по проселку, дребезжа
железом. Дмитрий вцепился в борт. Наконец Медина зарулил в
узкую ложбину между холмов и заглушил мотор.
Тишина сразу ударила по ушам, навалилась, словно укрыла
ватным одеялом.
После долгих часов проведенных в кузове под рев двигателя,
Дмитрий подумал, что оглох.
Иврит вообще интересный язык, в чем-то похожий на русский,
но одновременно и отличающийся. Дмитрий часто ловил себя на
мысли, что для описания чего–либо подходит определенное иврит-
ское слово, а на русском найти подходящий эпитет он затруднялся.
Вот и сейчас, слово «тишина», или как говорят на иврите «шекет»,
совсем не подходило. Ощутив это глубокое, величественное без-
молвие Дмитрию на язык само прыгнуло ивритское – «дмама».
Медина со скрипом распахнул дверь, ступил на землю, захру-
стев гравием. Каждый звук отчетливо разносился в воздухе, будто
усиленный динамиками.
 
Дмитрий спрыгнул в красноватую пыль и огляделся. Склоны
холмов подковой загибались вокруг. Он медленно обошел маши-
ну. Впереди зеленели два дерева похожих на акации. Между ними
в розовом закатном свете белел кусок скалы с привинченным к
нему листом железа.
Дмитрий приблизился.

На ржавом исцарапанном металле, стилизованном под сви-
ток, были выбиты буквы:
Путник!
Ты видишь перед собой гряду Красных гор! Ясным днем
можно разглядеть отсюда вершину
называемую арабами Джабель Арун.
В начале на скале находилась столица идумеев,
не позволивших сынам израилевым пройти через свои гра-
ницы. Позднее столица набатеев проложивших отсюда ка-
раванные тропы и «Путь благовоний» к берегам
Средиземного моря. Пришли сюда и римляне, направившие
караваны по другим, обходным тропам, что привело город к
упадку. Последними жителями здесь были византийцы.
Пятерым отправившимся туда и не вернувшимся назад:
15.8.1953
Гила Бен-Акива (Друкер)
Арье Магер
Мириам Мундерер
Эйтан Минц
Яаков Клифельд
Пятеро – любили они путешествовать по стране.22 23
Пятеро – были они солдатами Войны за независимость.
В детстве, в дни Второй мировой войны, каждый поход
граничил с опасностью. Но когда они демобилизовались,
отдав долг стране, можно было безопасно путешествовать
по дорогам Галилеи и южного Негева.
Вы исходили тропы и ущелья этой пустыни, но решили
заглянуть чуть дальше...

Дмитрий сдвинул на лоб широкополую армейскую панаму,
поскреб в задумчивости затылок. Он много слышал про этих пяте-
рых ребят, но сейчас на него словно дохнуло могильным холодом.
А ведь тогда кто-то заметил их и настучал в полицию. Только пока
полицейские из Эйлата добрались до Беер Менухи их уже и след
простыл. Кто знает... задержись они немного, может, попались бы
полиции и остались живы.
Дмитрий в тысячный раз спросил себя, зачем он «решил за-
глянуть чуть дальше» и в тысячный раз не смог найти ответа.

Он поднял глаза на холм. Обычная, ничем не выделяющаяся
возвышенность, каких тысячи разбросаны по Негеву. На вершине
кто-то сложил из камней пирамиду высотой с человеческий рост.
Дмитрий медленно побрел вверх. Влез на гребень и уселся на
нагретый солнцем камень. Панорама отсюда и впрямь открыва-
лась красивая.
Залитые кроваво-красным светом заката, уходили вдаль хол-
мы, плавно перетекая в горы. Вместо границы тянулся внизу по-
косившийся местами перерезанный забор с колючкой поверху.
Пыльный гриф, вытянув голую шею, что-то клевал на обочине.
Там, где, судя по надписи, находилась вершина Джабель Арун,
все тонуло в дымке. Диск закатного солнца плавал по верхнему
краю мутной серой мглы, словно мяч по луже.
За спиной зашуршали шаги.
– Что, Фридман, – поинтересовался знакомый голос, – тру-
сишь?
Вот же ершистый народ эти сабры, подумал Дмитрий, ну не
могут без подначки.
Он помолчал, помедлил... и вдруг бросился Двиру на грудь,
зачастил, запричитал скороговоркой, подпустив в голос фальцета:
– Двир, миленький, я не хочу, я боюсь, давай ты один схо-
дишь, родненький, я тебя здесь подожду, я никуда не уйду, честное
слово, я боюсь, мне страшно, не хочу, не буду, не пойду!
– Тьфу, черт! – Двир отпихнул его от себя, – Поверил было,
думал ты и вправду зассал... Что ты за человек Фридман, все тебе
шутки шутить.
Дык, не понимаешь ты, по-другому, подумал Дмитрий. Про-
молчал, сел обратно, уставившись вдаль.
Двир пинком пододвинул соседний камень и сел рядом. Ме-
дина тоже вскарабкался к ним и уселся прямо на песок. Сунул в
зубы сигарету, но передумал. Ткнул ее обратно в пачку и вдохнул
полной грудью.
Двир вдруг высвистал мелодию и тихо пропел:
«Там за пустыней, за горой,
Есть место, как о том гласит молва,
Откуда не пришел еще живой,
Зовут то место Красная скала...»
– Один живой все же пришел... – тихо возразил Медина, –
точнее два: Бар-Цион и Рахель Бен Хорин.
Он помолчал и добавил:
– А теперь придут еще двое Двир и Дмитрий.
Вот так всегда, печально размышлял Дмитрий, он все это за-
теял, он разведал дорогу, он добыл карту, а Медина все равно пер-
вым назвал Двира. Нет, не стать ему своим среди них...
Солнце скрылось за горизонтом на три четверти. Дмитрий
поднялся, закинул на плечо винтовку и сердито буркнул:
– Пошли, скоро стемнеет.
Шурша и оскальзываясь на сыпучем склоне, они вернулись
к машине и принялись собираться. Очередной раз проверили
каждую мелочь. По две фляги на брата, по пачке галет, мешок
сушеных фиников с орехами, фотоаппарат, бинокль, фонарик... 25
Перешнуровали ботинки, нацепили краги. Дмитрий укрепил на
рюкзаке моток веревки, проверил компас, глянул на карту, хотя
знал ее наизусть. Двир подтянул ремень «узи». Ботинки они обмо-
тали тряпками. Детская хитрость, но легионеров или неопытного
следопыта с толку авось собьет.
Темнота обрушилась на них, как ястреб на добычу. Все мо-
ментально погрузилось в кромешную тьму. Подсвеченное, огонь-
ком сигареты лицо Медины реяло во мгле, словно маска какого-то
бесплотного огненного божка.
Закончив приготовления, вся троица снова вскарабкалась на
гребень. Постояли молча, думая каждый о своем.
– Пора, – сказал Дмитрий. Они спустились и направились
к забору. Все тот же гриф, завидев их, хрипло каркнул, захлопал
крыльями и взлетел.
У самого забора Медина хлопнул их обоих по спинам:
– Удачи, пацаны. Адам с ребятами приедут завтра ночью и
будут ждать два дня. Сигнал, как договорились, три выстрела.
– Бывай, Рафи... – попрощался Двир. Дмитрий ограничился
рукопожатием.
Две тени бесшумно растворились во тьме. Они отдалились
метров на двести, когда взревел позади мотор, свет фар мазнул по
холмам. Медина двинул свой агрегат в обратный путь.
«Там за пустыней, за горой, Есть место, как о том гласит молва,
Откуда не пришел еще живой...» – шептал Дмитрий, нащупывая в
кармане обойму с тремя заранее приготовленными патронами...
 
1223.jpg


Сентябрь 51-го

Учитель истории господин Циммерман напоминал цаплю,
вышагивающую по болоту в поисках лягушек. Долговязый, худой
и длинноносый он выхаживал перед доской, глядя под ноги, пери-
одически обводя указкой очередное место, на карте.
– Люди всегда селились на берегу моря. Одни поселения раз-
рушались или уничтожались, на их месте возникали другие. Но
первыми, пожалуй, на наших берегах обосновались финикийцы.
Недавно два израильских археолога, Бен-Дор и Кахане, проводи-
ли раскопки на берегу рядом с Герцлией. Там где находятся руины
крепости крестоносцев. Они обнаружили развалины большого
города, по ним, как по книге, можно прочитать его историю, от
создания, до забвения.
Циммерман откашлялся, вытер платком лоб и продолжил.
– Сначала финикийцы построили на берегу порт, назвав его
Решев, в честь одного из своих богов. Затем здесь появились гре-
ки, изменившие название в честь своего бога Аполлона. Упомина-
ет город и Иосиф Флавий, описывающий эпоху Александра Яная.
Судя по найденным остаткам римских домов и богатых вилл, эти
господа появились здесь во времена хасмонеев. Во времена Визан-
тии город получил новое название – Созуса, археологи пишут, что
это был наибольший расцвет города.
Густой душный воздух вдавливался в класс сквозь открытые окна.
Кто-то из детей слушал с интересом, кто-то позевывал. А два оболту-
са на последней парте, Бузагло и Шапиро, откровенно дремали.
Дмитрий же ловил каждое слово. Если слово попадалось не-
знакомое, он пихал локтем соседа по парте и закадычного дружка
болгарина Миньку, тот растолковывал значение, пользуясь набо-
ром из русских и болгарских слов.

– Затем в город пришли персы, а еще позднее арабы принес-
шие новое название – Арсуф. И наконец, к началу второго тыся-
челетия нашей эры здесь появились крестоносцы. Захватив город,
они в очередной раз сменили его название, на этот раз он стал
называться Арсур.
Поначалу крестоносцам удалось добиться значительных успе-
хов, они захватили и контролировали огромные территории от
современного Ливана до берегов Красного моря. А Рене Де Ша-
тильон однажды предпринял поход на Мекку и Медину, и только
предательство проводников бедуинов спасло эти святые для му-
сульман города. Захватили они и Петру, этот потрясающий вооб-
ражение город, вырубленный в скалах посреди пустыни.
Звонок загрохотал, разгоняя духоту жаркого дня.
– Расскажите про Петру! – потребовали сразу несколько голо-
сов, пробиравшемуся к выходу историку. Но Циммерман только
отмахнулся: – Напомните на следующем уроке.
Минька грохнул портфелем об парту и заявил:
– Ты как хочешь, а я смываюсь. Нет у меня больше сил на это
мучение.
Последним уроком шел «сефрут», то бишь, литература. Дми-
трий мало что понимал из рассказов училки, миниатюрной стро-
гой женщины говорившей на слишком высокопарном для его по-
нимания языке.
– Я тоже сваливаю, – буркнул он Миньке, – есть одно дельце.
Минька ухмыльнулся и хлопнул его по плечу:
– Приходи потом на наше место.
Дмитрий кивнул. Собрав сумку, он вышел из класса, спустил-
ся на первый этаж и шагнул во двор, внимательно глядя по сто-
ронам, чтоб не нарваться на литераторшу. Не приведи господь,
заметит, занудит до смерти.
Обогнув школу, он оказался у маленькой дощатой пристрой-
ки. Обшарпанная дверь была приоткрыта, изнутри тянуло креп-
ким табачным духом, звонко шаркал по металлу напильник.
Дмитрий два раза стукнул в растрескавшиеся доски и толкнул
дверь.
Дядя Саша стоял к нему спиной, склонившись над тисками, и
что-то мастерил. Из зажатой в зубах трубочки поднимался едкий
дымок. Курил дядя Саша какой-то ядреный самосад.
Пристройка была тесно заставлена поломанными партами,
стульями и досками, в единственном свободном углу стоял верстак
и висели на гвоздиках инструменты. Ну и еще картинка из немец-
кого журнала под стеклом в рамке.
– А-а-а, протянул хозяин, оглянувшись, – Димон-охламон...
опять прогуливаешь?
– Ну, я..., покраснел Дмитрий, – последний урок только... не
лезет в меня этот «сефрут».
– Не лезет, значит, не лезет..., – дядя Саша отвернулся от вер-
стака, уселся на стул, пристроив на соседний культю с деревянным
протезом.
Выколотив трубку, он сунул ее в карман и уставился на Дми-
трия живыми синими глазами.
– Садись, вон там стул целый, рассказывай, как жизнь?
– Да все по-старому... Дмитрий пожал плечами и уселся.
– Как мать? – поинтересовался завхоз.
– Ничего вроде, спасибо. Я пойду, поработаю.
– Вон там твое хозяйство, – дядя Саша ткнул рукой в сторону
прислонённой к стене, вспученной и рассохшейся грифельной
доски и принялся набивать свою трубочку.
Дмитрий извлек из-за доски ведро, кисть и холщевый мешок,
кивнул завхозу:
– Спасибо.
– Валяй, Димон! – Дядя Саша протянул ему крепкую мозоли-
стую ладонь, – Заходи еще, поболтаем.
Дмитрий вышел на притихший школьный двор. Урок уже на-
чался. Подойдя к умывальнику, он плеснул воды в ведро. Клей бы-
стро размок, он тщательно размешал его кистью, потом закинул
на плечо мешок и выскользнул со двора.
На пустой улице умывалась, облизывая лапу, кошка. Бездон-
ное небо слепило синевой. Жара стекала вниз на черепичные
крыши домиков, на плиты тротуаров.
Первая тумба для объявлений находилась прямо за углом.
Дмитрий подошел, щедро мазнул кистью, достал из мешка лист,
приложил и разгладил. Шагнул назад, полюбовался. Кривовато,
но переклеивать он не стал – много чести.
Объявление извещало обо всех видах ремонтных работ, побел-
ке, покраске и шпаклевке. Обращаться следовало к братьям Леви по
адресу: улица Ха-Шарон, угол Ха-Пардес или по телефону.
Платили братья Леви не очень щедро, но и на том спасибо.
За обклеенную центральную улицу выходило пол лиры. А за при-
легающие улочки и переулки еще половина. Какая никакая, а по-
мощь матери.
 
Работал Дмитрий на автомате: мазок – прилепил, разгладил.
Следующий. Специальные доски или тумбы для афиш и объявле-
ний попадались редко, в основном приходилось клеить на стол-
бы, заборы, кое-где на стены домов.
Работа умственных усилий не требовала, так что, помахивая
кистью, Дмитрий размышлял о всяком разном.
Сегодня, например, думал о дяде Саше. За тот год, что они
прожили в Кфар Сабе, он сблизился всего-то с тремя людьми: с
Минькой, с братом его Борисом, да вот со школьным завхозом.
Дмитрий любил сидеть в подсобке, наблюдать, как тот чинит
столы, стулья и всякую другую всячину, поломанную неуемными
учениками. На запястье играла, словно живая, хитро наколотая та-
туировка «Саня». Да и поговорить на родном языке приятно.
Завхоз, как оказалось, к еврейству отношения вообще не имел,
если не считать пацанов-дружков среди пяти десятков еврейских се-
мей в родной деревне где-то под Пинском. Отец его был русский,
мать белоруска. Жила семья в нищете, батрачили на тех, кто богаче.
За год до войны дядя Саша женился, хотели детей завести, да
где там, за душой-то ни гроша. Красную армию встретили при-
ветливо. Во-первых, защита от немца. К тому времени потекли уже
через их места беженцы, а с ними и слухи тревожные и страшные.
Ну а во-вторых, советские товарищи бедняков не трогали, на-
оборот, даже назначали на разные должности. Жить при новой
власти чуть стало полегче. Правда, всех, кто с запада от немца бе-
жал, да в деревне осел, увезли куда-то. Из зажиточных тоже кое-
кого забрали.
В округе затеяли строительство сразу трех военных аэродро-
мов. Деревенским, кто на стройке подрабатывал, платили неплохо.
Дядя Саша тоже пошел. Денег немного скопили. Родили, наконец,
ребеночка. Окрестили Михасем. Жизнь налаживалась.
Местные продавали бравым военлетам бимбер, сало. Махали
в небо юрким краснозвёздным ястребкам, да грозили исподтишка
кулаком на запад, суньтесь-ка, рискните.
И сунулись, будь они неладны. Загрохотало под утро, запо-
лыхало сразу с трех сторон. Зазвенели в хатах окна.
До темноты чадили на разбитых аэродромах черные перело-
манные остовы. Летчики и обслуга повозились еще денек, покопа-
лись на пепелищах, разобрались по своим грузовикам и мотоци-
клеткам, да потянулись на восток, под полными растерянности и
обиды взглядами местных.
Повестку дядя Саша еще до войны получил, аккурат на сере-
дину августа, а тут какой уж август. Двинул следом за летчиками в
Пинск, в военкомат. Потом долго уходили они на восток, то рас-
творяясь в орущих, мычащих, плачущих толпах беженцев, то вновь
собираясь вокруг сопровождающего их старшины, еще не солдаты,
но уже не гражданские. Справа и слева ревели танковые моторы, та-
рахтели мотоциклетки. Вспыхивала и угасала стрельба. Иногда по-
казывались серые силуэты танков, укутанные в клубы пыли.
Где-то в районе Чернигова им, наконец, выдали форму, вин-
товки и отправили в тыл, в формировавшуюся дивизию.
Потом, уже, выздоравливая после очередного ранения, под-
визался он при штабе армии. Писарь знакомый помог, с которым
вместе из-под Пинска от немца драпали. Писарь-то рассказал и
даже показал на карте, что наступавшую в их секторе группиров-
ку немцев задержала Брестская крепость. Тем стоявшим насмерть
солдатикам, что в крепости полегли, и были они с писарем, скорее
всего, обязаны жизнью. Тогда и поселилась в его вещмешке вы-
резанная из трофейного журнала фотография непокорных Брест-
ских бастионов.
Всю войну прошел дядя Саша, до сорок пятого. Был танки-
стом, самоходчиком, водителем. Три ранения. В Восточной Прус-
сии отвоевался. Накрыли их из минометов. Ему ногу и отчекры-
жило повыше колена.
Подлечился, война кончилась, сунулся было домой, а там пе-
пелище. Как по писаному все: враги сожгли родную хату, убили
всю его семью...
Уцелевшая в партизанах теща председателя рассказала: мол,
немец, как пришел, для начала тех пятьдесят еврейских семей в
ближайшей балке из пулеметов покрошил.
А через восемь месяцев и деревню всю спалили к чертям вме-
сте с жителями, мстя за подорванный у моста через Пину эшелон
с ранеными.
Старуха нацедила ему стакан мутной самогонки, за упокой
душ невинно убиенных, да проводила восвояси.
Идти было некуда, он бесцельно скитался по стране, про-
пивая, полученные при списании со службы деньги. Страна-то
огромная, а дома родного нет. В Ташкенте узнал, что полякам-бе-
женцам в Польшу разрешают репатриироваться.
В душе чернела полная отрешенность и равнодушие. Куда
ехать, значения не имело, хоть к черту в пекло. Он и поехал.
Но в Польше не задержался, познакомился с сионистами, и, не
задумываясь, двинул дальше, в Палестину. Про национальность ни-
кто особо не расспрашивал, в душу не лез, слишком свежими и кро-
воточащими были в душах у людей оставленные войной раны, что-
бы теребить их расспросами. А он при разговоре вставлял словечки
на идише, может, потому его и записали, не придираясь. Вообще-то
записывались многие: поляки, русские, чехи. Было в этом порыве
что-то светлое, дающее надежду. Надежду выбраться из перемоло-
той войной Европы, где топтались миллионы опаленных войной
людей, начать все сначала, в другом незнакомом месте.
Сначала поездами и автобусами их переправили в Италию. А
там на пароход. В трюмах – ящики с винтовками и патронами, на
палубах – эмигранты.
В армию его загребли сразу по приезду, несмотря на ногу,
точнее на ее отсутствие. Опытных инструкторов не хватало, а он
танкист с боевым «стажем», хоть и инвалид.
Танков у евреев имелось раз, два и обчелся. Меньше десяти.
Пара «кромвелей», «шерман» и «гочкисы». Числилось все это хо-
зяйство аж в двух бронетанковых ротах. «Кромвели» с «шерманом»
в англо-саксонской, а «гочкисы» в славянской роте. У англосаксов
все больше ветераны союзных армий подобрались, а у славян –
бывшие красноармейцы, да поляки из дивизии Костюшко.
Гочкисы оказались жуткими постоянно ломающимися колы-
магами с тонкой клепаной броней и слабым вооружением. Однако
каким-то чудом египтян они уделали.
Кончилась война, и опять нужно было как-то устраиваться,
искать свое место в жизни. Помог командир взвода на гражданке –
учитель географии, устроил к себе в школу завхозом.
Трофейная же журнальная вырезка кочевала вместе с владель-
цем, сменила вещмешок на фанерный чемодан, потом на вещме-
шок, другой армии и, в конце концов, уже порядком выцветшая и
затертая на сгибах утвердилась на стене подсобки, в чинной ра-
мочке, под стеклом.
Такую вот жизненную историю Дмитрий выпытал у завхоза,
заодно и про Брестскую крепость услышал впервые.
Ну и свою историю завхозу поведал, хоть и была она не в
пример проще, да и короче.
Про Питер, про Блокаду, про эвакуацию... ну и остальное, про
поездку к отцу в Польшу и про то, как отца нашли рядом с рас-
положением части с ножевой раною в сердце. Как выяснило след-
ствие, раскрывшее все довольно быстро, подкараулили советского
капитана-танкиста двое бывших АКовцев, когда тот возвращался
из города. Выразили, так сказать, протест против присутствия со-
ветских войск на польской земле.
Мать, однако, этот удар судьбы с ног не сбил. Получив в части
отцовские вещи, отыскала она письмо, которое батя написал на
всякий случай, нехитрым шифром, только им с матерью понят-
ным. Через письмо мать и вышла на тех, кто переправлял из Евро-
пы в Палестину уцелевших евреев и им сочувствующих.
Так перекочевали они из-под Познани в Кфар-Сабу, где мать
устроилась на обувную фабрику. Заказы шли потоком, Болгария
заключила с Израилем бартерный договор, по которому поставки
обуви оплачивались болгарским луком. Все бы ничего, да только в
последнее время начались у матери проблемы со здоровьем, то ли
из-за работы в цехе, то ли из-за климата.
 
Доктор посоветовал переехать куда-нибудь на север, сменить
обстановку. Но мать не торопилась. Не получалось подыскать ме-
сто. Без мужа, да с двумя детьми не очень-то поскачешь.
Дмитрий тряхнул головой, пытаясь сосредоточиться. Ляпнул
клея на телеграфный столб и сунул руку за очередным объявлени-
ем. Рассохшийся столб торчал криво, напоминая кладбищенский
крест. Здесь заканчивалась улица, а вместе с ней и город. Тянулись
вдаль поля, за которыми подрагивали в послеполуденном мареве
минареты арабской Джальджулии.
Дмитрий повернулся и зашагал обратно, удовлетворенно по-
глядывая на обклеенные рекламой братьев Леви столбы.
За два квартала до дома он привычно заглянул в переулок, откуда
доносилось размеренное постукивание молотка. В переулке, в тесной
деревянной будочке работал сосед Фридманов сапожник Яков.
– Привет Яшка! – поздоровался Дмитрий. Яков был родом из
Бухары и по-русски говорил вполне сносно, хоть и с комичным
акцентом.
– М-м, – промычал Яшка, сквозь зажатые зубами гвозди.
– Как там наши туфли?
– Погодь… – промычал сосед. Он осторожно воткнул гвоздь
в одетый на сапожную “лапу” ботинок. Взял молоток и одним
четким ударом вбил гвоздь в подошву. Работал он одной правой
рукой. Левая, безжизненная и усохшая висела вдоль тела. В сорок
седьмом, охраняя конвой, где-то по дороге в Бен Шемен, Яшку
угораздило поймать плечом очередь из “брена”. Две пули не при-
чинили особого вреда, одна скользнула, оцарапав кожу, вторая
прошла навылет, вырвав кусок мяса, а вот третья понаделала дел.
Арабы, расстрелявшие машину, доставлять Яшку в больницу не
торопились, ну да спасибо, что не убили. Начались осложнения, и
рука потеряла чувствительность и возможность двигаться.
Будучи по натуре оптимистом, Яшка научился управляться
своей одной рукой получше, чем некоторые двумя. Главное, голо-
ва цела, приговаривал он.
Покончив с гвоздем, сапожник достал из-под прилавка газет-
ный сверток.
– Спасибо, – поблагодарил Дмитрий.
Яшка что-то промычал в ответ.
Закинув домой рабочий «инвентарь» и, отмыв руки, он побе-
жал на их с Минькой обычное место встречи.
«Место» находилась на крыше старого сарая, сплошь окру-
женного апельсиновыми и лимонными плантациями. Скат крыши
защищал их от послеполуденных солнечных лучей. А еще, отсю-
да прекрасно просматривался маленький военный лагерь, скры-
тый среди деревьев.
Лагерь, как лагерь: пара палаток, вышка, барак, несколько ав-
томашин и прицепов. Внимательный наблюдатель отметил бы
необычные обтянутые сеткой кузова машин, услышал бы донося-
щийся изнутри непонятный шум. Да и солдаты, разносящие по
прицепам семена и приговаривающие: «гуль... гуль... гуль...» тоже
выглядели не совсем обычными.
Это была база войск связи, подразделение воздушной голуби-
ной почты.
Однажды мальчишки набрались смелости, и подошли к за-
бору. Какой-то солдат заговорил с ними и даже принес почтового
голубя, показать.
Голубь смахивал на обычного уличного, но поперек крыльев
у него темнели две полоски, да еще одна на хвосте. Грудь выда-
валась вперед более выпукло. Эти признаки, да еще характерный
светлый горбик у основания клюва, выдавали в нем особого голу-
бя, почтаря.
«У него и сил побольше, чем у обычных голубей, – объяснял
солдат, – мах крыльев чуть не вдвое сильнее».
Голуби напоминали Дмитрию ту, прошлую, довоенную
жизнь. Он хоть и был тогда совсем маленьким, но помнил поваль-
ное увлечение ленинградских мальчишек голубями.
Дмитрий влез на крышу, и уселся рядом с товарищем, свесив
ноги.
– Ты бы хотел стать археологом? – поинтересовался Минька.
Общались они на жуткой смеси русских и болгарских слов,
с редкими вкраплениями иврита, но друг друга вполне понимали.
– Представляешь..., – продолжал Минька, – приезжаешь в
какую-нибудь дыру, копаешь, копаешь и вдруг: хлоп, находишь
древний город.
– Или копаешь, копаешь и ни хрена не находишь. – Настрое-
ние у Дмитрия в тот день оставляло желать лучшего.
– Тоже бывает... – философски согласился Минька, разделы-
вая очередной апельсин.
– Что ж с крепостью делать... – тоскливо протянул Дмитрий,
– где ж ее искать?
Крепостями мальчишек заразил историк Циммерман, органи-
зовавший школьную экскурсию по разным интересным развали-
нам.
Дмитрий и Минька сговорились отыскать остатки какого-ни-
будь замка, никому не известного, а потом рассказать о нем на уро-
ке истории.
Друзья облазили все окрестности их родной Кфар Сабы и со-
седних поселков, заглянули в арабскую Джальджулию, исходили
русло и притоки Яркона, но кроме развалин водяной мельницы, и
заброшенных английских ДОТов ничего не нашли.
– Может, Бориса попросим? – предложил Минька помощь
старшего брата, – он нас подвезет.
Борис занимался доставкой овощей, товар он развозил на
собственном ржавом «шевроле».
– Куда?
Минька уныло пожал плечами.
Минут десять друзья молча жевали. Наконец Минька поднял
голову.
– Знаешь... а меня есть идея.
– Ну, валяй. – Дмитрий с интересом посмотрел на приятеля.
– Если англичанам так важно было охранять мосты через Яр-
кон, значит и крестоносцы их в свое время как-то охраняли. Замок
не ДОТ, его куда попало не воткнешь. Надо искать где-то там, у
истоков реки.
– А что, – поддержал Дмитрий, – В случае чего оттуда можно
по реке до Яффы сплыть, да и Циммерман рассказывал про древ-
ний караванный путь на Иерусалим где-то в тех местах. Пряности
там и все такое...
– Завтра? – подмигнул Минька.
– Завтра! – Дмитрий согласно хлопнул друга по спине, – Если
мать разрешит...
Мать разрешила. Даже снабдила бутербродами в дорогу.
Когда Минька свистнул под окном, Дмитрий уже натягивал
ботинки.
Они вышли из города и зашагали на юг в сторону Петах-Тиквы.
Достигнув Яркона, двинулись вдоль реки шагая по полям и апельси-
новым плантациям, пробираясь сквозь камышовые заросли. Здесь
лежали руины водяной мельницы, брошенной арабами в 1948-м,
рядом возвышался мавзолей какого-то мусульманского святого.
То и дело попадались насосные станции, подававшие воду на
поля. Река здесь дробилась на протоки, разбегающиеся и сливаю-
щиеся среди камышей и осоки.
Они миновали баптистский дом сирот: ветхий трехэтажный
особняк и маленькую скромную церковь.
Дальше начинались болота, где в прошлые разы мальчишки
поворачивали в обратный путь. На юг тянулись посадки эвкалип-
тов, с помощью которых, как им объяснили в школе, министер-
ство сельского хозяйства пыталось эти самые болота осушить. Где-
то за эвкалиптовыми рощами раскинулся Рош Ха Айн: унылые
однообразные ряды жестяных и деревянных бараков, заселенных
репатриантами из Йемена.
Удача улыбнулась им, когда они устало брели по краю рощи,
разглядывая ярко-желтые головки лилий, сплошь покрывающие
заболоченные заводи. Впереди, среди деревьев вдруг забелели
какие-то постройки.
А когда они подошли ближе, отчетливо увидели выступаю-
щие из леска башню и стены.
– Ура!!!! – заорал Минька и побежал вперед. Дмитрий рванул
следом.
Крепость оказалась довольно большой, в форме правильного
квадрата. Три полуразрушенные башни возвышались по углам, от
четвертой башни уцелело лишь массивное основание. Со стены
открывался шикарный обзор на всю округу. В отцовский бинокль
отчетливо просматривались однообразные бараки Рош Ха Айна,
утопающие в океане цитрусовых деревьев домики Петах Тиквы.
На востоке карабкались в гору, налезавшие друг на друга построй-
ки арабского села Кфар Касем.
Из ложбины между холмами, южнее Рош Ха Айна, столбом
поднимался белый дым, гулко бабахали какие-то то ли взрывы, то
ли удары.
– Каменоломня, – предположил Минька, оторвавшись от оку-
ляров.
– Похоже на то, – согласился Дмитрий.
Они облазили крепость и окрестности, обнаружив в роще
много интересного. Здесь находился какой-то заброшенный завод
с большими бетонными отстойниками. На крыше главного здания
торчал неизбежный ДОТ английской постройки.
Рядом с заводом зеленели палатки, обнесенные изгородью из
колючей проволоки. Несколько солдат играли в волейбол, натя-
нув вместо сетки веревку.
Мальчишки искупались в заводи и тронулись в обратный
путь. Солнце повисло над верхушками эвкалиптов.
На улице у Минькиного дома Борис мыл свой тарантас.
– Чего это у него? – поинтересовался Минька, – На лобовом
стекле?
И действительно изнутри на лобовом стекле белела бумажка:
буква «бет» в черной рамочке.
– Здорово, орлы! – Борис говорил по-русски чисто, почти без
акцента, сказывались военные годы, проведенные в партизанах, с
советскими разведчиками.
– Мы замок нашли! – похвастался Минька.
Борис швырнул тряпку в ведро и распрямился.
– Замок, говорите... – он потянулся, так что мышцы забугри-
лись под грязной майкой, – а я завтра утром в Тель-Авив еду, хоти-
те со мной прокатиться?
– Угу, – усмехнулся Минька, – Иерусалим уже посмотрели!
– Тьфу! – Борис выудил из ведра тряпку и принялся тереть об-
лезлый бок «шеви», – подумаешь, влипли, с кем не бывает?
– А это чего за хреновина? – Минька ткнул пальцем в наклейку.
– Это, – буркнул себе в бороду Борис, – экономия бензина.
Теперь каждому автомобилю один день в неделю запрещено ез-
дить. Он смачно сплюнул под ноги и тоскливо добавил: – Нам
вот, понедельник достался...
 
Если бы! Но Вашими вещами просто зачитываюсь. ИМХО, Вы - один из лучших израильских русскоязычных писателей.
 
Если бы! Но Вашими вещами просто зачитываюсь. ИМХО, Вы - один из лучших израильских русскоязычных писателей.

Спасибо конечно, но Вы преувеличиваете, какой из меня писатель? Так, баловство одно. Эх, времени бы побольше...
 
quiz6_big.jpg

Распрощавшись с братьями, Дмитрий зашагал домой.
С Иерусалимом действительно получилось целое приключе-
ние. Борису понадобилось зачем-то поехать в те края и мальчиш-
ки, сбежав с уроков, присоединились.
Они немного покатались по Иерусалиму, а потом Миньку
осенила идея поглазеть на Кнессет.
Сказано-сделано, покрутились на площади Циона, поглядели
на невзрачный трехэтажный дом, где заседали парламентарии, на
полицейских у дверей, на расфуфыренную публику в кафе «Вена».
А на обратном пути, отъехав от площади всего метров на
сто, застряли в пробке. Улицу запрудила толпа. Дмитрий с Минь-
кой влезли на крышу фургона и поняли, что торчат они посреди
огромной демонстрации.
Над головами плыли транспаранты и плакаты с непонятными
лозунгами:
«Не забудем, не простим!» – прочел Дмитрий на одном из
транспарантов.
Минька прочел на другом: «Не забудем Бабий Яр!».
– Чего это они? – поинтересовался Борис у водителя соседней
машины, так же застрявшей в сплошном человеческом море.
– Вы что газет не читаете? – спросил тот, перекрикивая рев
толпы, – Демонстрация против немецких репараций.
Люди пробивалась к дверям Кнессета, туда, где чернели мун-
диры полицейских.
В толпе скандировали, орали, вдруг притихали, прислуши-
вались к речи кого-то влезшего на ящик и размахивавшего рука-
ми.
В какой-то момент поведение толпы изменилось, крики стали
более агрессивны, лица стали злее. У дверей закипела драка, мель-
кнули полицейские дубинки и палки демонстрантов. Полетели
булыжники, зазвенели стекла.
– Влипли... – помрачнел Борис.
Люди рекой текли мимо них. Какой-то важный толстяк в кеп-
ке подскочил к Борису и заорал, брызгая слюной:
– Вы чего здесь прячетесь, вам, что дела нет!?
Борис, молча, схватил толстяка лапищей за грудки, притиснул
к себе, а потом вдавил в дощатый борт «шевроле», глаза толстяка
округлились, но этого Борису показалось недостаточно и он вто-
рой лапищей ткнул жертву в подбородок, так что тот стукнулся
затылком о доски и кепка свалилась под ноги.
Сделав зверские глаза, Борис для убедительности выждал се-
кунд десять, а потом прошипел:
– Вали отсюда пока кости не переломал! Понял?
Толстяк лихорадочно закивал. Борис ослабил хватку и тот
плавно осел на мостовую, нашарил кепку, нетвердо поднялся и
втиснулся в толпу.
Им пришлось проторчать в Иерусалиме до поздней ночи, но
поездка выдалась познавательной во всех смыслах.
Фридманы снимали одну комнату в двухэтажном доме в конце
улицы Ха Шарон. Дом был относительно старый, да и бесчислен-
ные поколения квартиросъемщиков отнюдь не способствовали
сохранности.
Дом, как впрочем, и соседний, принадлежал немецкому еврею
господину Тристану Шульцу.
Старые Рубинштейны со второго этажа и «Косая» Элишка из
однокомнатной помнили Шульца еще с довоенных времен, как
улыбчивого пожилого человека, всегда щегольски, с иголочки
одетого, фанатично пунктуального, настоящего «йеки».
Однако, Фридманы застали опустившегося неряшливого ста-
рика, вечно что-то недовольно брюзжащего. Хотя, в общении с
ним все еще ощущалась былая воля и характер.
О причинах столь резкой метаморфозы, Дмитрий узнал от
соседей. Сыновья. Оба младших Шульца погибли: один на Рус-
ской высоте в Гуш Эционе, другой – при штурме Бейт Махсира.
После войны Шульц отошел от дел. На деньги, получаемые
от квартиросъемщиков, они с женой доживали безрадостный век
в собственной вилле, с красивой круглой террасой, выходящей на
цитрусовые плантации.
Раз в месяц Шульц, облачившись в костюм, лично обходил
владения, общался с квартирантами и собирал деньги. Жильцы
любили домовладельца. При всей своей брюзгливости и напуск-
ной строгости, цену за съем он брал вполне божескую, при нужде
легко соглашался на отсрочку, а бывало, прощал долг.
Дмитрий открыл калитку и взбежал на крыльцо. Яшкина жена
Малка мыла пол. Яростно шлепала тряпка. Струйки грязной воды
вытекли в коридор через распахнутую дверь.
Он толкнул дверь, и сразу увидел на вешалке шляпу. Шляпа
была мужская, дырчатая, с лентой вокруг тульи. Из комнаты доно-
сились голоса. Дмитрий вошел. За столом сидели мама и старый
Шульц. На скатерти стоял чайник, опустевшие чашки, кусочки
шоколада в обертке, с которой таращилась пятнистая корова.
Зюня возил под столом деревянную машину.
– Димочка, садись, – мама показал на свободный стул. Дми-
трий сел и поздоровался.
– Господин Шульц помог нам, наконец, устроиться в кибуц, –
продолжала мама по-русски.
Услышав слово «кибуц» Шульц улыбнулся:
– Кибуц Дан, на севере, там живет мой брат, вам там понра-
вится.
– Спасибо, – поблагодарил Дмитрий.
Шульц грузно поднялся:
– Не стоит благодарности, мы должны помогать друг другу.
Урок истории был последним. Друзья с нетерпением ерзали
за партой. Дмитрий уже поделился с товарищем новостью о пере-
езде в кибуц. Минька слегка загрустил, но поразмыслив, пообещал
приехать в гости.
Наконец наступило время последнего урока. Историк Цим-
мерман вошел в класс и поздоровался. Минька тут же поднял руку.
О походе отчитывался он, Дмитрий помалкивал, его иврит
был еще слабоват для таких публичных выступлений.
Выслушав Миньку, господин Циммерман улыбнулся:
– Вы молодцы, но вынужден вас огорчить, крепость, которую
вы посетили, построили турки османы, они называли ее Бинар
Баши, видимо от искажённого арабского Пинар Баша – «главный
исток». Так что крестоносцы тут не причем.
Дмитрий и Минька загрустили.
Циммерман заложил руки за спину и прошелся вдоль доски,
взял указку, завертел в пальцах. Обычно с этого жеста начиналась
какая-нибудь интересная история.
«– Так вот, – продолжил историк, – вообще-то исток Яркона
всегда играл в истории важную роль. Здесь проходили древние ка-
раванные пути из Египта в Сирию. Здесь находился город Афек,
упоминающийся в Торе, а позднее, в римско-византийский пери-
од на его руинах возник другой город Антипатрис. Из его камней
турки и построили крепость. Всю прибрежную равнину, раски-
нувшуюся перед холмами Самарии, покрывали болота. А в районе
Антипатриса оставался сухой и пригодный для продвижения стра-
тегический проход вглубь страны и дальше в Сирию. Кстати, ан-
гличане во время Первой мировой войны не решились пересекать
эти болота и захватили только побережье. Естественно, проход
требовалось охранять...»
Господин Циммерман так увлекся, что налетел на все еще сто-
явшего у доски Миньку, и удивленно воззрился на него, выныри-
вая из глубины веков.
– Садись на место... – отпустил он Миньку и продолжил –
Если бы вы прошли немного на восток, вы наткнулись бы на боль-
шую каменоломню.
– Точно! – встрепенулся Дмитрий, вспомнив облако пыли над
холмами, мы ее в бинокль видели.
– Если бы вы добрались до туда, непременно обнаружили
бы еще одну крепость. Крестоносцы называли ее Мирабель. Хотя
укрепления там строили задолго до крестоносцев, это место упо-
минает еще Иосиф Флавий. Крепость переходила из рук в руки,
за господство над важным проходом крестоносцы дрались и с му-
сульманами и между собой, до тех пор, пока воины Бейбарса не
поставили точку в этой истории, утвердив над донжоном зеленое
знамя пророка. Война за Независимость так же не обошла ее сто-
роной. Местность вокруг крепости занимали иракские войска, и
пальмахникам пришлось потрудиться, выкуривая их.
– А расскажите про Петру! – вдруг попросил Дмитрий, – вы
на прошлом уроке обещали!
– Петра… – произнес историк, словно пробуя это слово на
вкус, – Петра была столицей Наббатейского царства. Потрясаю-
щий город, высеченный в красных скалах. Мне довелось побывать
там незадолго до войны, в 38ом. Петру невозможно описать сло-
вами, ее нужно увидеть. Целый город в пустыне, со своими здани-
ями, храмами, бассейнами, амфитеатром. Система каналов и акве-
дуков накапливала воду, собирая ее в резервуары.
– Но, – историк развел руками, – поговорим о наббатеях в
другой раз. А сейчас откройте учебники.
После уроков Дмитрий побрел в подсобку. Больше всего в
будущем переезде его расстраивала мысль о расставании с завхо-
зом. У него в подсобке всегда можно было отсидеться, поболтать
на русском, спросить совета.
Из-за двери неслось негромкое пение. Завхоз часто подпевал
сам себе за работой, причем всегда одну и ту же песню. О русской
бригаде бравшей Галицийские поля.
Дмитрий постучал и распахнул дверь.
Из села мы трое вышли,
Трое первых на селе
Дядя Саша чего-то мастерил на верстаке.
И остались в Перемышле
Двое гнить в сырой земле…
Завхоз допел куплет у оглянулся,
– А-а-а… Димон-охламон… как жизнь?
– Спасибо, нормально, а у вас?
– А что у нас? Вы все стулья ломаете, непоседы, а я чиню.
– Мы переезжать собрались, – вздохнул Дмитрий.
Завхоз повернулся и уселся на верстак:
– Да ну? Мать решилась, наконец? И куда?
– Далеко, в кибуц Дан. Это где-то на самом севере.
– Ну, философски пожал плечами завхоз, – чего ж делать,
главное чтоб матери получше стало.
– Ну да, – согласился Дмитрий, – но все равно, тоскливо как-
то.
– Это ты, брат, брось. Перемены, они всегда к лучшему... , –
старый танкист запнулся и добавил, – или почти всегда...
 
Скачал доступный текст.
Ночью буду читать.
Заинтригован.
 
Назад
Сверху Снизу