• Zero tolerance mode in effect!

Барашек

LOS'

 
Не на конкурс, а просто для поддержки раздела.
(Ошибок как всегда куча :) Ну забыл я русский язык, забыл)





БАРАШЕК
или суровые будни тыловой крысы


Взял барашек карандашик... взял барашек карандашик...
Зубы второй час выстукивали намертво въевшийся в сознание детский стишок.
Данька ковылял вдоль обсыпанных инеем палаток.
При какой же температуре появляется иней? Небось под ноль градусов. А еще говорят - в Израиле жарко...
Он поглубже просунул задубевшие ладони в рукава, обнял винтовку и захромал по заляпанным грязью бетонным плитам.
С неба сквозь оранжевые лучи прожекторов валила морось. Хорошо хоть не полноценный дождь. Данька дошкандыбал до "своей" палатки, оглянулся по сторонам и юркнул за полог погреться.
Температура внутри не отличалась от наружной. Единственная лампочка освещала пятнадцать складных коек, на которых закутанные во все что оказалось под рукой дрыхли новобранцы. Над кроватями таяли облачка пара.

Надо ж так влипнуть. КМБ ноль второй, для всяких технарей и шоферов хоть и не обещал быть развлекухой, но чем то вроде пионерской «зарницы» на морском бережке у Ашкелона или еще лучше у Хадеры, где КМБ проходят девушки. Вместо этого колонна автобусов свернула в противоположное от моря направление, миновав указатель на Ариель и какой-то Кфар Касем, уперлась в блок-пост. Сопровождавшие автобус девки-иструкторши бодро проинформировали о том, что они въезжают на "территории", рассказали как себя вести, что делать при попадании в автобус "зажигательной" бутылки, при обстреле, при экстренной остановке. Затем выскочили на обочину и защелкали затворами. Перед автобусом замигал синим маячком патрульный джип.
Размазанная в грязи база, наползала парком техники на склон холма. Дождик бодро зарядивший на следующий день превратил всю территорию в жидкое болото, да так основательно, что смена караула не могла пешком "доплыть" до постов. "Не база, а настоящая дыра!", пожаловался Каркуша счищая грязь с ботинок. И оказался не далек от истины. Название базы являлось производным от ивритского "хор" - дыра. Вот тебе и море с девушками.
Дождик, заканчиваться даже не думал, лил дни и ночи напролет, для разнообразия меняя густоту и направление, лишь иногда прерываясь, видимо небесный сантехник удалялся на перекур .

Данька зябко поежился, затянул резинку на капюшоне и шагнул обратно в промозглую декабрьскую ночь, туда, где за пеленой мороси и тумана маячил часовой первого взвода. Заметив Даньку он подгреб поближе, выражая лицом неподдельный ужас.
- Ух, х... х... холодина какая! - пролязгал зубами часовой, - С... с... скока т-т-там нат-т-тикало?
"Лэтом мальчик приходи, лэтом!" чуть не сорвалась у Даньки с языка фраза из анекдота. Одна мысль о том, что надо достать руку и взглянуть на часы вызвала озноб.
- Часа четыре, наверное, подъем скоро.
Часовой помолчал, сосредоточенно переваривая информацию.
- Не, ч-ч-четырех еще нет, с-с-смена с постов не вернулась.
И словно в подтверждение взревел где-то за палатками "нун-нун", развозящий караулы. Мазнул по клочьям тумана свет фар.
Данька молчал, разглядывая товарища по несчастью. Маленький смуглый "таймани"* посерел от холода.
- Вот ты мне скажи, - "таймани" уловил у собеседника дубовый русский акцент, - там у вас, "бэ Сыбыр" тоже такая холодина?
- Не всегда, - повел плечами Данька, - только очень жарким летом.
Отвернулся от округлившихся глаз часового и зашагал обратно.

Таймани – выходец из Йемена.

Зачем нужен часовой у палатки им объяснили на занятиях. Данька, пригревшийся в теплом классе, то проваливался в сон, то испуганно просыпался, и в результате частично прослушал. Вроде, традиция пошла с "Ночи дельтапланеристов", когда террорист из Ливана перелетел границу, сел на территории лагеря и закидал палатки гранатами, или с "Ночи вил", когда местные арабы порезали забор, подобрались к палаткам и перекололи спящих солдат. Вообщем с каждого учебного взвода у палаток сутки напролет торчал часовой, сменяясь раз в два часа.

Где-то в тумане громыхнул "нун-нун"*.
Капли воды на очках превращали окружающий мир в калейдоскоп. Надо бы протереть, но это опять же руками... .
В небе, над облаками, косо завис поселок. Окруженный по периметру прожекторами, торчал он на вершине скрытого туманом холма, напоминая летающий остров Лапуту из "Гулливера".

*Нун-нун – сокращенное название небольшого грузовика повышенной проходимости

Вскоре со стороны столовки покачиваясь и бряцая железом потянулись силуэты, в островерхих балахонах плащ-палаток - караул сменили.
Часы в рукаве тоненько пропищали. Сжав зубы Данька выдернул руку. Цифры на экранчике высветили пять восемнадцать, время будить сменщика.
С третьей попытки, сменщик Меир - высокий и тощий пацан, сел на кровати, обвел палатку ошалелым взглядом и пробормотал:
- Все, все, встал.
Данька отошел, но стоя у полога следил, что бы Меир часом не задрых. Тот наконец зашнуровал ботинки и нацепил на себя дубон*.
Через полторы секунды скинув мокрую разгрузку и куртку, сунув под голову винтовку, Данька провалился в сон, как в колодец.
... и тут же проснулся от пинка по кровати. Полчаса промелькнули одной секундой.
- Подъем!!! - орал Меир, - Через пять минут построение!!!
Данька сел стряхивая сон. Бойцы вокруг метались по утренним делам.
Интересно все-таки устроен организм. Когда просыпаешься в такую холодрыгу первая мысль - отлить. Из-за этого желания даже холод не так чувствуется. Вот и вылетают кое-как одетые новобранцы из палатки. Только облегчиться по-человечески им не светит, на то она и армия, "тут вам не там!". На всю учебную роту в сто тридцать гавриков - двенадцать очков, еще двенадцать душевых и двенадцать раковин. Занять утром очко (не унитаз а ностальгически родную, дыру в цементном полу) задача для КМСа по боксу, да и он может нарваться, народ-то озверевший. Вот и носятся солдатики между палатками, озираясь, чтоб инструктор не заметил. Темно на улице, холодно, состояние со сна обалдевшее, поскорее хочется дела закончить и обратно под мокрый брезент. А между палаток растяжки натянуты. Вот и слышен периодически тонкий дзынь растяжки, смачный шлепок в грязь и матюги, споткнууууулся милай, а ты в туалет ходи, как человек.
Данька предусмотрительно облегчился в карауле и теперь чистил зубы полоща водой из фляжки и сплевывая прямо на пол, палатка все-равно протекла, за пару часов все смоет.
- Ты че расселся?- На соседней койке Хрюша матерясь натягивал ватные штаны, - построение проспишь, по-жизни.
Даня вздохнул и сунул ноги в ботинки. Даже ботинки в армии шнуровали по хитрому, не как у людей. На одном конце шнурка завязывался узел, чтоб не проскочил в дырку, а вторым концом шнуровался весь ботинок до верху. Поначалу не привычно как-то, но прав был рыжий ефрейтор в БАКУМе, показывавший как надо вязать, одним концом побыстрее будет.
Остаток шнурка заплетался в хитроумную косичку, но это уже для «продвинутых пацанов», Данька его просто в носок затолкал, напялил куртку, плащ-палатку, навесил винтарь и выбежал наружу.
Бойцы месили берцами грязь сбиваясь в компактный строй. Тут же покачивалась с пятки на носок инструкторша, кося на часы.
Положенное время истекло. Инструкторша хмуро оглядела взвод, спиной учуяла запоздавшего летевшего из палатки и не оглядываясь ткнула пальцем за спину:
- Стоять!!!
Боец буксанул в луже, застывая.
- Упор лежа принять!
Солдатик бухнулся на руки, с трудом пристроив поверх ладоней М16.
- Двадцать раз. - тихо уронила инструкторша.
- Раз! - запыхтел солдат тыкаясь пузом в лужу, - Два! Три...
Первый и третий взводы построившись, без приключений унеслись на зарядку. Второй взвод пользуясь задержкой дозастегивал пуговицы, молнии, довязывал шнурки.
Русских было четверо. Данькин друг детства Антоха, с которым они чуть ли не в роддоме в Питере познакомились, Димка и Ромка. Началось все с Димки уж очень у него лицо напоминало Хрюшу, того самого из «Спокойной ночи малыши», кличка к нему прилипла намертво и сразу. Ромка тоже неуловимо напоминал Каркушу, а потом уже и остальных окрестили, чтоб не обидно было. Антоха стал Филей, а Данька Степашкой.
Держались они вместе, в отличие от местных, которые пока не сдружились, и были каждый каждый за себя. Только вот командирам такое землячество не понравилось, распихали их по разным отделениям.

- Двадцать! - прохрипел солдат, застыв на руках.
- В строй.
- Для приветствия командира взвод выполнит команду «смирно»! - это дежурный по взводу вылез.
И тут же рявкнул простуженным басом: Смиирррна!!!
Взвод в разнобой проревел «Акшев!»* и застыл.
Пока дежурный докладывал состояние личного состава инструкторша неторопливо прошагала вдоль строя постреливая раскосыми глазами из под козырька. За глаза у нее и кликуха была - Китаянка. Вторую инструкторшу низенькую пухлую блондинку прозвали «Блонда».
Чистенькая, в идеально подогнанной форме, в сверкающих ботинках, Китаянка резко отличалась чумазых, трясущихся от холода подчиненных.

Вскоре взвод плюхая по грязи мчался на зарядку.
Разминка разогнала кровь, утренний озноб понемногу отступил, сменившись чувством умопомрачительного голода. От съеденного двенадцать часов назад ужина переварились даже воспоминания. Китаянка объявила "гальцах" - время для чистки-мойки-бритья выделив целых десять минут.
- Везет тебе, - Хрюша, перемазанный пеной, прятал в сумку мыльно-рыльные принадлежности, - раз в три дня побрился и всех делов, а нам с Филей каждый день харю скрести, по-жизни.
- Пену вытри, за ушами,- подсказал Данька, - и пошли стволы чистить.
Чистить оружие в палатке, да и вообще в помещении уставом запрещалось. Антоха с Серым уже устроились на торчащем из грязи бетонном люке. Каркуша свинчивал суставы запасливо приобретенного (брательник подсказал), складного шомпола (казенных - три на взвод, поди дождись в очереди). Хрюша нарвал на полоски фланельку. Антоха-Филя высунув от усердия язык собирал затвор шепча все еще не привычные названия: «розочка», «телевизор», «пин шаббат», «боек». Данька вышиб штырь-фиксатор и переломил М16 пополам, вытряхивая затвор.

Рассвет топил все вокруг в тусклом молочном свете. Китаянка важно прошлась вдоль строя, поглядела в стволы, и влепив кому-то двадцатку отжиманий за "слона", так в армии называют соринки в стволе, и «отпустила» взвод завтракать.
По дороге к столовой, чтоб бойцы не заскучали она называла орентир, около которого следовало построиться в колонну по трое, отведенное время варьировалось в зависимости от расстояния до объекта.
В первые дни взвод в нормативные двадцать секунд не укладывался, как-никак сорок с лишним незнакомых пацанов.
Вылечили их просто. Насупленный сержант вывел взвод на пустырь, где строил новобранцев «от забора и до обеда». Через час стандартная «колонна по трое» сержанту наскучила.
- А изобразите-ка мне латинскую «G», - командовал он.
- Большую или маленькую, командир? - уточнял целеуказания дежурный.
- Большую... - отвечал сержант и капризно поправлял, путая бестолково толкущихся солдат, ... нет, пожалуй маленькую.
Тут же открылось свойство армии, как любой другой агрессивной среды, вскрывать внутреннюю, настоящую сущность человеческой натуры. Сначала незаметно, но все сильнее и сильнее проявлялось то, что обычно спрятано под слоем хороших манер и условностей. Кто-то переругивался, кто-то наоборот старался помочь, а кто-то с дурным понтом принялся руководить.
Бойцы бестолково топтались, отдавливая друг другу ноги, огрызались.
Насчет рукоприкладства их предупредили сразу, за драку посадят обоих не разбираясь. А потом весь КМБ по новой, так что кулаки пока держали в карманах.
Победило, со скрипом зарождавшееся, чувство локтя.
К обеду второй взвод за двадцать секунд выстраивался хоть императорским вензелем.

Перекусив бойцы расселись вдоль стены, куда косые струи дождя не доставали. Хрюша с Филей быстрыми затяжками курили Ноблесс, докурить все равно не дадут, так хоть успеть подымить подольше.
Они вообще похожи были друг на друга, оба среднего роста, коренастые, крепкие. Только у Фили нос картошкой и волосы черные, а Хрюша наоборот блондин, и нос вытянутый, массивный, как натуральный свиной пятак. А у Каркуши нос на вороний клюв смахивает, и вид вечно удивленный немного, да еще и картавит, ну вылитый Каркуша.
Да и все они каких-то дурацких зверей напоминали в этих собачьих ушанках на рыбьем меху, только Каркуша в вязанной черной шапке ходит. А еще, у него подруга есть, он каждый вечер вместо того чтоб спать, по телефонам-автоматам бегает, ей звонит. Однажды фотку показывал... красивая.
У Даньки подруги не нет. И у Хрюши не нет. А у Антохи-Фили есть, правда далеко, аж в Питере. У него и родители в Питере остались. Говорят, раз в год армия отпускает съездить проведать.
- Слышь, Степашычь! - Хрюша пустил через ноздри струйки дыма, - Я вчера с друганом разговаривал, который год уже служит, он говорит, мол на губу тебя могут определить, по-жизни.
- То есть как по-жизни?! - подскочил Данька.
- Ну это... в смысле... вообще могут.
Данька только плечами пожал: на губу, так на губу, сам виноват.
На губу, ясное дело, никому не охота. Губари в красных ремнях и кепках по базе ходят, разные полезные работы делают. Например два дня метровые бетонные плиты таскали: прапору приспичило плац перенести. А потом как закончили, приперся прапор, здоровенный бугай, похожий на Розенбаума без усов только. Ковырнул плиты красным десантным ботинком и пробурчал: «Не красиво как-то получилось, верните все как было...»
Теперь губари обратно плиты носят.
Сама-то губа ладно, страшно занятия пропустить, тогда КМБ придется по новой делать.

Дежурный глянул на часы и отлепился от стены,. Взвод привычно вытянулся подравнялся, гавкнул Китаянке "Смирно!".
Та принюхалась подозрительно:
- Опять кто-то в строю курит?
В строю уже никто не курил. По началу, конечно, пытались разные несознательные личности, кому охота пол-сигареты бычковать, да быстро отучились. Наказание за эти дела оказалось простое, как все гениальное. Двести бычков собрать, на ниточку нанизать и пронумеровать. Не успеешь к сроку, добавят, а будешь буреть, Китаянка тысячу окурков закажет, да еще весь взвод припашет, чтоб не повадно было, ну и домой, тоже не поедешь, будешь по базе ползать бычки собирать,
Домом пугали постоянно, то обещали задержать на час-два, то вообще не выпустить. Пока что, по любому, домой не пускали, первый армейский шаббат проторчали в караулах.

- В класс, на занятия, бегом марш! – скомандовала инструкторша.
Дождь с прямого и мелкого превратился в крупный и косой, в облаках многообещающе громыхнуло.

... полевая рация 77ой модели имеет сменные антенны, короткую и длинную...
Монотонный голос лейтенантши погружал в сон, сил на сопротивление почти не оставалось.
Поначалу Данька чтоб не уснуть тыкал себя отверткой. Не помогало, просыпался от того, что отвертка на пол падала. Взгляд пытался переводить с места на место, тоже отрубался. Хорошо бы такие очки придумать, чтоб за стеклами открытые глаза были нарисованы. Одел и спи сколько влезет.
... при переговорах по радио необходимо соблюдать осторожность. Не называть свое местоположение. Узнав где вы находитесь авиация противника может нанести по вам бомбовый удар...

Тысячную долю этого самого удара они испытали пару дней назад, когда под неизбежным дождем возились на пустыре переползая через лужи и колючки. В облаках жутко загрохотало, а затем им на голову вывалились два звена "фантомов" и стелясь над самой землей врубили форсаж.
- Ты почувствовал!? Почувствовал!? - допытывался за обедом Каркуша, - Я вот сразу такую гордость ощутил! За то, что я тоже часть всей этой огромной военной машины!
- Угу..., - пробурчал Филя, которого фантомы застали несколько врасплох, - Да я чуть магендавидами не обосрался от этой самой гордости!
- Это в тебе патриотизьма не хватает. – поставил шуточный диагноз Каркуша.

Патриотизма действительно не ощущалось, его место занимала отчетливо осознаваемая необходимость. Необходимость регулярно подтверждалась то сообщением в СМИ об очередном терракте, то полицейскими машинами у соседней с домом стройкой, где рабочий-палестинец зарубил подрядчика, то автобусом взорванным у любимого кафе на улице Дизенгоф. На новой Родине скучать не приходилось.
Хотя, если подумать, с Родиной тоже непонятки. Четырнадцать лет Родина отчетливо ощущалась там, где течет между закованных в гранит берегов Нева, где синеет на стене надпись "При артобстреле эта сторона наиболее опасна!", где каменеет под стеклом блокадная пайка хлеба, и вздымаются в небо разведенные мосты, и еще, там, где разбросаны по Преображенскому кладбищу три поколения могил.
Много всего вмещало слово Родина. Леса, в которых знаешь название каждой ягоды, каждого дерева. Финский залив, безбрежная гладь Ладоги, лыжня петляющая меж сосен.

Было, правда, и другое. Непонятные демонстрации у метро, на которых раздавали листовки с не понятными лозунгами, но с понятными даже ребенку карикатурами, надпись "Жиды" вырезанная на почтовом ящике. Новенький ученик в классе, принесший с собой новое ругательство "сука жидовская", старшеклассники вваливающиеся на перемене в класс и с гоготом листающие журнал: Где тут национальность, сейчас мы явреям наваляем.

Здесь же все было новое, чужое. Природа какая-то колючая, выжженная солнцем, леса нормального нету, все вручную посажено. Местные – загадка, то шипят, мол понаехали тут, вонючие русские, то соседи постучатся, спрашивают чем помочь, мебель предлагают, плиту газовую.
Не поймешь, свой ты здесь или чужой..., чувства Родины как-то не ощущалось... пока.
Данька, особого расстройства по этому поводу не испытывал, ему жизнь, вообще, затянувшийся отпуск напоминала: солнце, море, бананы.
И только коснувшись камней Стены Плача, проникнувшись их шершавой вечностью, ощутил он, словно, толчок изнутри: нет, не чужак ты здесь, может еще не совсем вписался, но не чужак, свой.

...Чего они у тебя такие сонные, сержант? Проветри их, что ли!

- Взвод! Строиться! До столовой и обратно, минута... бегом марш!

Когда сержант впервые погнал взвод «проветрится» двое остались стоять. В сонном взгляде сержанта промелькнуло любопытство.
- У меня справка! - высокий тощий солдат порылся в кармане и затряс в воздухе бумажкой.
Сержант засунул большие пальцы за ремень и снизу вверх оглядел наглеца.
- И что в справке?
- Освобождение от бега... типа... мозоль...
- От бега, значит...
- Так точно.
- А на велосипеде тебе можно?
- Эээээ, можно, наверное...
- Молодец! Лег! Ноги вверх! На девяносто градусов! Крути педали!
Высокий, сморщившись "закрутил педали". Грязь сыпалась с ботинок на лицо, на шею, скатывалась за воротник.
Сержант перешел к следующему.
Следующий, щекастый толстяк с наглой мордой, был зашоколаден «по самое не могу».
- Вот! Бегать нельзя! Физические нагрузки нельзя! - грязными пальцами-сосисками он отсчитывал справки словно ассигнации и с каждым новым листком в его голосе расцветали торжествующие интонации, - Отжиматься нельзя, тяжести поднимать тоже нельзя, вот.
- Тебе дышать-то можно? - участливо осведомился сержант.
- Дышать врачи разрешают, - сообщил толстяк уклончиво, и добавил: - пока...
- А чего ж ты у нас, а не в КМБ для «почти мертвых»?
(КМБ для инвалидов и доходяг назывался «Ограниченной Годности» на иврите это сокращение можно перевести как «Почти Мертвый»)
Толстяк помрачнел.
- Не взяли, сказали, к строевой годен...
- Ну, раз годен..., - сержант сделал паузу, - Слушаю мою команду! Приказываю моргать!!! Чаще моргать!!! Это тебе не тяжести поднимать, веки легкие! А вы повторите пробежку! - рявкнул он на построившийся взвод.
Велосипедист, после этого забыл про мозоли и начал бегать как все, а толстяк упорствовал, хотя после пяти минут моргания словил таких "зайчиков" что шел как пьяный. Каждый раз для него находили новый способ «не тяжелых» физических нагрузок. Сегодня он пыхтя крутил на вытянутых руках винтовку.
Проветрившиеся бойцы приступили к следующему уроку, изучению Галиля.
Данька тоскливо думал о губе, печальные мысли мешали заснуть.

Вляпался он третьего дня, когда его в ротную канцелярию послали за носилками. А он, дурак, в палатку заскочил, пожрать. Жрать хотелось зверски, ужин-то он в наряде простоял. Пацаны ему, бутерброды принесли, вот он и не выдержал. И как назло нарвался на ротную. Теперь, значит, судить будут, и ничего не попишешь. Охарактеризовали прегрешение, как нарушение возложенного доверия. Чего теперь делать...

Звенящую тишину в столовой нарушали лишь тяжелые шаги прапорщика. Сидевшие за столами бойцы тянулись в струнку, заложив руки за спину.
Прапор изрекал основы поддержания воинской дисциплины, помогая себе рубящими движениями ладони. Свет ламп отражаясь на гладко выбритом черепе, создавал нимб, придающий прапорщику вид святого.
При этом сам прапор интересовал бойцов не больше, чем стоящий позади столовой мусорный контейнер. Взгляды новобранцев приковывали поблескивающие между мисок с салатами металлические подносы со шницелями. На каждом подносе, рядом с ядовито желтыми кусками картошки, дымилось ровно шесть рыжих обвяленых сухарями шницелей. Шесть взглядов прожигали поднос выискивая кусок покрупнее, шесть рук прикидывали способ опередить других на пути к этому самому куску. Шесть глоток судорожно сглатывали слюну. Кое-кто заранее сжимал в потном кулаке вилку, надеясь таким образом раньше всех добраться до вожделенного мяса.
Заключительная фраза прапора "Приятного аппетита!" разорвала тишину выстрелом стартового пистолета. Шницеля на подносах испарились в секунду, несколько вилок по инерции ударили в пустой поднос, это особо голодные надеялись урвать отвалившийся у соседа кусок.
Когда возмущенный шумом прапорщик взревел: Смиррррно! большинство шницелей существенно уменьшились в размерах.
Высказав строгое предупреждение и пообещав изгнать нарушителей из столовой, прапор сам уселся за офицерский стол. Дальнейший обед проходил без приключений.

После еды, занятий и стрельб "в сухую", рота в полной боевой выстроилась у столовки. Кроме обычных М16, каждый получил в оружейке Галиль и тащил его в руках потому что ремней для Галилей не дали.
Галиль на Даньку произвел впечатление, М16 ему досталась разболтанная, люфтящая, со старым треугольным цевьем, и почему-то с отражателем для левши. А Галиль сразу "купил" новеньким воронением, складным прикладом и фосфорицирующими точками на мушке.
Рота догрузилась письменным столом для офицеров, канистрами с водой, средствами связи, мишенями, БК, и вытянувшись в длинную живую гусеницу поползла учиться стрелять.
До стрельбищ расположенных вне базы, предстояло топать километра четыре по раскисшему полю.
Ноги вязли, грязь налипала на ботинки, дурацкий Галиль оттягивал правую руку, а в ладонь левой впивалась ручка патронного ящика. В душе ощущалось полное отупение, которое не прошибала даже боль в затекшей руке.

Армейская машина постепенно закручивала гайки, словно гигантский пресс давил стакан орехов.
Орехи сюда отбирались разные: те, чьи мозги армия оценила слишком дорого, для того, чтобы подставлять под пули, и наоборот, те у кого по армейским критериям мозгов для службы в боевых частях не хватало, были здесь и единственные дети в семье, которые без разрешения родителей в боевые части не принимались. Этих делились на тех, кого это положение дел вполне устраивало, и на таких идеалистов, как Каркуша, который не сумел выбить из родителей разрешение и подделал его, будучи разоблачен перед самым призывом.
Еще были "кадацники", как Филя с Хрюшей, то есть прошедшие "кадац", еще в школе получившее профессию автомобильных механиков.

Гнилые и слабые лопались, сминались не выдержав. Кто-то требовал психолога, обещая перестрелять себя и окружающих. Таких обычно списывали сразу.
Другие не выдерживали дисциплины, жестких рамок, девок инструкторов, давали в морду сержанту или товарищу по несчастью. Этим путь назад оставался открытым для второй попытки, но после тюрьмы или губы.
У третьих, внутри ломался какой-то стержень, они становились мягкие словно пластилин, исчезал в них задор и злость, а в глазах стояло равнодушие ко всему, эти косили, придумывали болячки, а иногда и стрелялись. Во первом взводе один попытался, не всерьез, для понта, ствол в рот засунул, но начальству хватило.
И первых и вторых и третьих были единицы, большинство молча тянули лямку привыкая к службе.

Психолог – легендарный КАБАН*, вообще отдельная тема. Легендарный потому, что ходит о нем множество историй и анекдотов, как правдивых так и выдуманных. Смысл у всех один, от армии закосить. КАБАН, он все равно что стоп-кран в поезде: дернул и сошел. Правда не известно, как потом повернется, и где этот стоп-кран всплывет. Могут на хорошую работу не взять или водительские права отобрать, а как же, раз ступил на тернистый путь "психа", будь готов.
Так сломался закадычный Данькин дружок Сашка, призвавшийся на полгода раньше. Выдержал он всего полторы недели, потом заявил, что застрелится. Получив долгожданный белый билет, он сидел в пабе и запивал пивом рассказы об армейских ужасах. Данька тогда зарекся , что к «КАБАНу» он ни при каких обстаятельствах не подойдет.

КАБАН – офицер психического здоровья (сокр.)

Вторую ручку злосчастного патронного ящика волок Каркуша. С его ростом под метр девяносто, переть ящик было явно тяжелее.
Каркуша интеллигент. Матом не ругается, анекдоты все про Энштейна или там про Толстого, словечки умные знает... грузина-Джорджика " эксгибиционистом" обозвал, за то что тот по вечерам с голым торсом разгуливает, мускулатурой хвастается. Джорджик сперва обиделся, даже обещал по возвращении домой морду настучать. А потом ему не до того стало, оказалось, что он на гражданке всю шерсть сбрил, для красоты, а тут красотой не очень-то займешься, вот и стал Джоржик щетиной покрываться, кончился " эксгибиоционизм".

Под бетонные навесы дождь почти не залетал. Гулкое эхо металось по холмам.
Тоскливо мокли на насыпи наблюдатели. Отделения по очереди ложились на бетон, выкрикивали команды повторяя за командирами. Выстрелы напоминали удары молотком по листу железа. Размокшие мишени распятые на колючке безропотно принимали пули, шлепавшие в земляной вал позади.
Отстреляв положенное Данька попросил Каркушу посторожить Галиль и отпросился у Китаянки по малой нужде. Та в ответ озадачила приказом не отходить далеко.
"Вот она глупая интеллигентская натура," - думал Данька, осторожно слезая в глинистый кювет, - "Поссать на виду не можешь! И кого стесняться-то, баб этих..."
На дне выступал из бурой жижи край бетонный трубы, на нем Данька и примостился, что бы сделать свое дело.
Дождевые капли взбивали грязь вокруг, размеренно бабахали выстрелы наверху.
Закончив Данька попытался вылезти. Ботинки соскальзывали и разъезжались, кустик, за который он ухватился, остался в кулаке.
Минут десять Данька безуспешно буксовал весь перемазавшись грязью. Оставалось слезть в воду и топать по чертовой канаве до места где края окажутся пониже, но на это Данька не решился, уж очень не привлекательно выглядела бурая жижа. Звать на помощь ему показалось как-то не солидно и он, сжав зубы, упрямо карабкался вверх, помогая себе прикладом, пока не выдохся.
Через некоторое время над канавой возникло удивленное Каркушино лицо:
- Ты чо, Степашка, уснул?
Невозмутимо переждав поток бессвязной ругани Каркуша почесал оранжевую от грязи щеку:
- Ты это... Степан, не нервничай... побудь тут пока, а я Филю позову.
Совместными усилиями Даньку извлекли и кое-как почистили. Мероприятие продолжалось. Походы на стрельбища задумывались так, чтобы организовать и дневную стрельбу и ночную. В этот раз дождь спутал карты. Еще не все отстрелялись при дневном свете, а небо уже заволокло густыми тучами, стало стремительно темнеть.
А главное дождь превратился в ливень. Мишени размокали до того, как в них попадали. Наблюдатели ни черта не видели. Ротный покумекав со взводными решил закругляться. К тому времяни стемнело окончательно.
Какой-то "вояка", заслоненный стопкой мишеней, задремал обняв два галиля: свой и «того парня», полученный от кого-то из командиров. Полчаса рота, не досчитавшаяся бойца и двух стволов, рыла носом раскисшую красную землю. Наконец подсевший луч сержантского фонарика осветил посапывающую «пропажу», обнимающую свой арсенал. Вопли сержанта заглушили даже раскаты грома.
По дороге обратно виновник носился вокруг ротной колонны и считал круги.

- Еще лей! Боком вертайся! - командовал Филя направляя шланг. Данька изворачивался под струей подставляя филейные части тела. Другого средства отмыть грязь со штанов не существовало, а идти в таком виде на ужин, под ясны очи прапора, лучше сразу застрелиться.
Штаны эти, синего почему-то цвета, казалось долго и вдумчиво изобретал какой-то юморист. Нет, грели они исправно и воду не пропускали, да и карманов на них была нашита прорва, вот только размер у всех штанов был один, на борца сумо средней категории. А самое пикантное заключалось в том, что никаких петелек для ремня на штанах не имелось. Зато имелись три маленьких железных колечка пришитые по бокам и сзади.
Озадаченные новобранцы вертели непонятный предмет гардероба и так и эдак. Самые догадливые подтянули до подмышек и перехватили брючным ремнем. В результате штаны из под ремня выбивались и спадали в самый не подходящий момент. Потом кто-то добыл моток веревки и бойцы попытались укрепить штаны веревкой, что вообщем-то успеха не имело. В конце концов Даньку осенило и он повесил штаны на оружейный ремень прицепив карабины к колечкам и перекинув ремень через плечо. Ремень был куплен на свои кровные перед призывом, по совету одноклассника. Оружие теперь пришлось носить на казенном ремешке, узком и неудобном, но съесть рыбку и сесть в лодочку, как гласит известная истина, в жизни удается крайне редко.
После штанов пришла очередь оружия. Галили почистили и сдали сразу по возвращении, а с М16 Данька не церемонился, обыкновенный душ в этом случае самое лучше средство.
А потом разобрать, протереть, смазать и будет как новенькая. Иначе запаришься песок и грязь выковыривать, хотя если инструкторша заметит, порвет как Тузик тряпку.

Взвод, нажравшийся хлеба с творогом, четко повернулся и зашлепал на развод караула.
Вообще, кормили отвратительно, а главное мало. Не так чтоб ноги протянуть, но чувство голода присутствовало постоянно. Спасали наряды на кухню. А на кухне спасали бездонные карманы загадочных синих штанов. Главный навар добывался во фруктово-овощной кладовой. Пацаны распихивали по карманам бананы с яблоками и потом гуляй душа.
Штаны, правда, это палка о двух концах. Затаиться в одном из многочисленных карманов забытое яблоко, а ты на нем три дня ползаешь, сидишь, прыгаешь. Потом руку в карман сунешь и сюрприз.
Сожрать добычу тоже надо исхитриться. Повара застукают - мало не покажется. Самое подходящее место - тулет, типа сортир. Вот однажды Данька ломанулся, добытыми яблоками голод заглушить, а там занято. Через десять минут опять попробовал, опять занято. Выругался он вслух а из-за двери голос:
- Степан, ты?
- Я.
Щеколда клацнула.
- Заходи, угощайся.
Шагнул Данька внутрь.
Филя-Антоха устроившись на унитазе, разложив на коленях пол батона и банку армейской халвы наворачивал бутерброды.

- Правой! Левой! – сорванным фальцетом командовал дежурный. Кто-то в хвосте посоветовал ему заткнуться. Дежурный вяло огрызнулся и смолк. Какое-то время топали молча, и вдруг баритон в середине строя завел игриво-нерешительно:

В спокойные минуты Джинис Джоплин
Мне напевает старый блюз...

Инструкторша, в этот раз Блонда, молчала. Баритон осмелел. В строю подхватили и вскоре весь взвод орал:

Но я теперь солдат
И не плачь девчонка,
Ведь я теперь солдат...

Данька завистливо покосился на Каркушу, тот подпевал улыбаясь и слова ведь знал, подлец. А Данька только припев подхватывал. Ему вообще музыка как-то не увлекала , ну разве что бардов уважал: Высоцкого естественно, Окуджаву. Высоцкого так вообще наизусть знал, и напевал про себя что-нибудь подходящее к жизненной ситуации. Последнее время все больше "Солдат всегда здоров" или "Рядовой Борисов", когда инструктора сильно "доставали".

Лейтенатша вместо вечернего урока демонстрировала кино о том, как плохо ездить на попутках. Даньку угораздило сесть в первый ряд, где спать невозможно. Весь фильм он просидел в отключке, но с выпученными открытыми глазами.
На последующей беседе стало совсем плохо. Чтоб не сорваться в сон, он думал о чем-то своем.
А думалось о вольной, гражданской жизни. О девушках, о пиве. О нормальной человеческой постели с хрустящим крахмальным бельем, о горячем душе.
Но от приятных мыслей опять в сон потянуло. Тогда он вспомнил школу, сразу затошнило, да и сон отступил.
Не прижился Данька в израильской школе. Сидел себе на задней парте, книжечки почитывал из русской библиотеки. А если учителя спросят, так он "нихт ферштейн". Только на математике, да на английском приходилось учиться. Еще пожалуй на уроках русского языка и литературы он с удовольствием сидел, а на остальных скучал. Школа, по-началу, вообще шокировала. Школьная форма заключалась в простой футболке желтого цвета. Никаких глупостей типа паркета, сменной обуви или шкафов с пособиями не было и в помине. Голые классы и еще решетки на окнах для полноты картины – чисто зона.
Новый сосед по парте озадачил вопросом:
- В "чпок" играть будешь? - Сосед был похож на хомяка, звали его Ромой. Рома приехал год назад, вот классная руководительница и доверила ему введение новичка в курс дела. И Рома "вводил".
- Да это просто, не ссы! Во, учись пока я жив!
Ромкин палец нацелился в спину сидящей впереди девчонки.
И ррраз! Палец лихо прошелся от шеи вниз по позвоночнику. И два! Палец зацепил резинку от лифчика.
Чччпок! Смачно отозвался лифчик расстегиваясь.
- Элементарно, Уатсон! - Ромка уклонился от прилетевшей пощечины. - С первого раза расстегнул - зачет. Главное не дрейфь, она в таком виде много не навоюет. Только вон ту не трогай, Шарон.
- Почему? - спросил Данька краснея.
- А она шуток не понимает, а главное у ней разряд по дзюдо.
В этой школе Данька проучился год, и перешел в тихон, это где учатся последние три класса.
Там он осознал, что книжки читать, конечно, интересно, но вместо этого можно на велике гонять и объявления на столбы клеить, в смысле деньги зарабатывать.
Учителя, суки, стучали классной. Та родителей вызывала, жаловалась на прогулы. Мать у нее в кабинете плакала. А Данька в отместку классной колеса дырявил, чтоб не выступала, зараза. Через год с прогулами пришлось завязывать, заставили "русских" ивритские предметы учить. А подрабатывал Данька после учебы. В магазинах-то все есть, глаза разбегаются, а денег у родителей просить не удобно, они и так вкалывают как папа Карло. Отец - инженер металлург, на заводе патроны для лампочек собирает, а по вечерам лестницы моет. Хорошо хоть мать более-мение пристроилась, инженер строитель, а теперь экскурсии в музее водит, про жизнь евреев в изгнании рассказывает.
В последний год повестки из армии стали приходить, на медосмотры всякие, психотесты, проверки. На первой же беседе солдатка спросила советский адрес.
Ну Данька ответил, мол, улица Кораблестроителей.
У солдатки аж зубы лязгнули. Минут пятнадцать тужилась: Кара-бара-рара, повтори еще раз. Насилу записала.
Армия пацану ясное дело – романтика. Но это только у Окуджавы в песнях армия такая веселенькая: Иду себе играю автоматом, как просто быть солдатом солдатом. А в жизни, рядом со школой - больница стоит. Вертолетная площадка как раз через дорогу. Периодически плюхалась туда зеленая туша "ясура", из который перегружали в амбулансы раненых, забинтованных, окровавленных, иногда стонущих. Пацаны бегали поглазеть, а потом обсуждали, тем более у многих старшие братья там, "на линии"*.
Вот тебе и романтика.

На линии - в Ливане (сленг.)

- Вы поняли почему запрещенно ездить на попутках? - разогнал мысли голос лейтенатши, - Помните, совсем не давно из-за этого погиб солдат Нахшон Ваксман.

- Снаружи, в колонну по трое, - меланхолично протянул сержант, и повысил голос: - Двадцать секунд!
Угревшиеся в сухости бойцы с грохотом ломанулись за дверь. В оранжевом свете прожекторов струи дождя походили на трассеры.
Лицо сержанта искажала напряженная работа мысли, обычно ничего хорошего не сулившая. Взвод преданно поедал глазами начальство.
- Кто умеет играть на гитаре, выйти из строя.
Данька про эти штучки предупрежденный друзьями молчал, да и на гитаре все равно играть не умел, что
 
Налицо художественные преувеличения, направленные на увеличение драматического эффекта, однако определенная доля исторической истины в этой работе присутствует.
 
А вот не надо этого! Все именно так и было. Ну, почти.
Лось, я тебе лично говорил, и еще раз повторю: молодчина! На такую ностальгию пробрало.. Хотя, как всегда, и есть пара мелочей.
 
2 Magnum
Нету там художественныx преувеличений... почти :)


2 Uri Leizin
Спасибо!

Мелочи, это важно, расскажи, что за мелочи.
 
Мелочи такие:

Оружие поодиночке не чистят (по крайней мере на КМБ 02) - как минимум отделением под наблюдением сестер-командирш.

Страшные синие штаны.. я не уверен в существовании этого феномена в природе. По крайней мере мне, по роду моей снабженческой деятельности, попадалась самая разная форма и снаряжение, но ничего такого я не помню. С некоторой натяжкой похоже на "михнас мааравим", но на них АФАИР были постоянно закрепленные лямки. Да и не давали "михнас мааравим" на тиронуте. Хотя если в Шомроне, да еще зимой..

В дядьку в ЯМАМе мне верится мало, как и вообще в наличие там новых репатриантов в первой половине 90-ых. У одной моей бывшей подруги, правда, брат служил в ЯСАМе, но это было намного позже, да и сама ехида - попроще.
 
Давно я здесь не был, народ отвык от моего псевдобюрократического высокого штиля :(
 

По поводу оружия, я согласен, но я нигде не хотел показать, что его чистять в одиночку. Если складывается такое впечатление, то это моя недоработка, исправлю.

Синие штаны я лично имел честь носить, и больше никогда их не встречал, за три года службы и за 8 лет милуима.
Штаны мне запали в душу :)

По поводу ЯМАМа, дядька ватик, а не репатриант. Источник вполне надежный :)


В любом случае спасибо за критику, если наткнешся еще на что-нибудь, обязательно напиши.
 
LOS, Ай-хорошо написал!!! :) Сущность армии.....

Вопрос: Что это за инвалиды из "полумертвого КМБ"? Отчего им 21-й не дают?
 
Да, есть люди с физтческими ограничениями, есть и инвалиды, которые добровольно идут служить. Вот для них и существует Кошер мугбаль.
 
5+, написано с душой и знанием предмета!

- Ури, сине-зеленые штаны это не миф, но реальная продукция интерната для неполноценых детей что в городе Турку (по заказу Агуды ле-маан-а-хаяль Лапланди). Впоследствии Финская армия аннулировала заказ, и тут подвернулся ЦАХАЛ... В Израиле штаны были существенно усовершенствованы: к ним были криво пришиты самодельные помочи крест-накрест. Кстати, описанные в расказе рудиментарные клипсы явно служили для крепления штаней к куртке, которую мы так и не увидели (экономия средств!). Все пары сильно различались качеством материала, цветом и даже количеством карманов.

- Вообще дурацкая экономия в Армии на тот момент процветала - секондхендные штаны вместо полных костюмов, брезентовые РГ времен ПМВ, пластиковые магазины к М-16 поскольку металлические стоят дороже (и пусть патроны по доллару штука всю базу устилают), кормежка - просто дерьмо везде кроме летунов...

- Отношение отцов-командиров к "русским" - даже хуже чем описано в тексте.

- Дождь, отсутствие обогрева, перебои с горячей водой - все именно так и было в БААД-4 зимой 94-95.

- Кстати, еще один девайс в рассказе пропущен. ЭТО я больше ни разу и нигде не встречал - "Лунные Ботинки" - их было очень мало, по одной паре на пост. Система тулупная: часовой поднимался на вышку и быренько переобувался в безразмерные самогревы. На каждом буте имелись по две клеммы в начале подъема стопы - для подключения к аккумулятору при езде на джипах. Но и без электродов грели замечательно. Вещь была настолько ценная, что просто солдат на нее не подписывали, дежурный сержант самолично развозил это по постам, а утром собирал.



Еще раз спасибо автору!
 
Zampolit, спасибо за отзыв.

У нас в БАТАР Хороне лунных ботинок не было. За то некоторые местные привезли носки на батарейках с подогревом. Предмет моей жгучей зависти.
 
Классно... молодчина. В общем даже лучше в чам-то получилось, чем "блокбастеры" с мааравами и лашабом.... ;)
 
Хороших рассказ, спасибо.
PS: как выяснилось БАТАР Хорон лета 92-го немногим отличался от описанного автором места зимы 1994.
 
Назад
Сверху Снизу