• Zero tolerance mode in effect!

Война за Небесный Мандат

Глава 1. Чингисхан мертв


За морем, в далеком Китае, и рядом -- в степях травяных -- тангуты, кидани, бохаи и сотня народов других, в тулупах и белых перчатках, одеты в броню и халат, сходились в бесчисленных схватках за вечный Небесный Мандат.

Войну прекращали на время - торговцы, используйте шанс! И только монгольское племя нарушило этот баланс, когда воплощение духа, китайцам и туркам назло, бесстрашный воитель Джамуха все кланы собрал под крыло. Разбивший своих антиподов, носивший кинжал в башмаке, он звался "Владыкой народов" -- "гурханом" на их языке. Слагавший печальные вирши, любимец монгольских мужчин, молочного брата казнивший -- как звали его, Темуджин? Теперь неприятностей ждите, граница -- тончайшая нить, а этот степей повелитель задумал весь мир покорить.

Тогда в поднебесном Пекине, владевшая Севером всем, сидела династия Цзиней, не ждавшая этих проблем.

-- Совсем обнаглели араты, нелегкая их принесла! -- с тоской приказал император отправить к монголам посла. Зависнуть в гостях у гурхана, пожалуй, на месяцев пять, расстроить монгольские планы и тщательно все разузнать.

Кобылки, жевавшие травку, и в небе паривший орел, не знали, что в ханскую ставку приехал пекинский посол. Он был полководец известный, сразивший немало врагов, их души отправивший в бездну! Воспитан, умен и толков. Рожденный для вечного боя, до гроба любивший войну...

-- А как называли героя?

-- Пусянь из семейства Ваньну. Но раз приказал император, Пусянь отказаться не смел -- оделся в костюм дипломата и прибыл в монгольский удел.

Сначала прохладно и сухо, на что-то обижен при том, Пусяня встречает Джамуха. Но после, забыв обо всем, в шатре, что натянут упруго, и ночью, и в солнечный день, обнявшись, как два старых друга, сидели монгол и чжурчжень.

И там они спорили долго, скрепившие тайный союз. Не двинуть ли сразу на Волгу? Кому угрожает индус? Быть может, горит император желанием тайным давно разрушить державу Ямато и к черту отправить на дно?

Запутавшись в картах и планах, сменили тональность речей. О славе и доблестях бранных, о крепкости острых мечей, о шлемах из бронзы и меди, о звоне пластинок и шпор, о том, как сражались соседи -- об этом пошел разговор.

Пусянь возмущается глухо:

-- Мой друг, разберемся в конце...

Тогда отвечает Джамуха с усмешкой на темном лице:

-- Сильны и могучи чжурчжени, но в яростной битве одни монголы не знают сомнений, не ведают страха они.

Живот, словно бочка раздулся, горит от похлебки гортань -- под самое утро вернулся в палатку посольства Пусянь. Но в этих бессмысленных спорах добыл информацию он.

Услышал таинственный шорох. Подумал: "Убийца, шпион! Наверное, враг недобитый мне шлет из Китая привет", -- решил полководец сердитый и выхватил свой арбалет. Раздался чудовищный выстрел! Упал чернокнижный колдун, убитый стрелой из баллисты посланник империи Сун.

-- Измена! -- Пусянь догадался. -- Нам в спину направили нож! Монгольский подлец собирался продать нас китайцам за грош! И вот, под прикрытием жатвы, убийцу ко мне подослал! А как же священные клятвы и дружба, что он обещал?! Я больше не жду ни минуты! Достала меня болтовня!

В удобные туфли обутый садится Пусянь на коня. Готовый скакать без оглядки до самых пекинских ворот. Однако бежит из палатки Джамуха и громко орет:

-- Откуда такая обида?! Зачем ты сидишь на коне?

-- Заткнись, подколодная гнида. Ты братом не можешь быть мне!

На миг онемевший от гнева, Джамуха кричит, возмущен:

-- Потомок ходившей налево, проклятый пекинский шпион! Рожденный в смесительном браке, пропивший наследство отцов!

-- Ты сын желтоухой собаки, пожравший своих мертвецов!

И так они долго ругались, забыв про войну и любовь, потом наконец-то расстались и больше не встретились вновь.



Глава 2. Тайны пекинского двора


Приятно домой возвратиться!

Исходу чудесному рад, Пусянь приезжает в столицу, идет во дворец на доклад. В саду, что небесного краше, под шепот гаремных богинь, сидел, от забот подуставший, владыка империи Цзинь. С одной из пекинских художниц неспешный ведет разговор, а дюжина юных наложниц пытается радовать взор.

-- На этом волшебном портрете, я выгляжу, словно живой, -- с тоской император заметил (он слился навеки с тоской). -- Я видел такой в мавзолее, где бывший лежит хуанди... Но кто там, в начале аллеи? Пусянь, дорогой! Проходи.

-- Владыка, монголы опасны. Их тысячи взрослых мужей...

-- Министры с тобою согласны. О прочем я знаю уже. Про быстрые точные стрелы, и реки, бегущие вспять. Мой друг, ты не справился с делом. Придется тебя расстрелять. А может, -- сказал император, -- другим разгильдяям урок, как символ грядущей расплаты, я дам тебе тонкий шнурок?

Пусянь, возмущенный словами, что только услышали все, стоял, окруженный цветами, в своей первозданной красе. Вернувшись домой из пустыни, такого исхода не ждал! И тут же решение принял.

-- Я жизнью своей рисковал! Ты просто подлец, человече! -- воскликнул великий герой. -- Я был батальонный разведчик, а ты -- писаришка штабной! Предавшись разврату и блуду, забыл про Небесный Мандат! Я сам императором буду, а ты отправляешься в ад!

Ужасной обидой раздавлен, как с места сорвавшийся пес, он выхватил острую саблю и голову гадине снес.

Засунув в глубокую нишу пугающий труп мертвеца, с мечом окровавленным вышел Пусянь на ступени дворца. Как ястреб вращая глазами, презрев нарастающий гул, он поднял имперское знамя и голову сверху воткнул. От шока упав на колени, как самый последний холуй, ему поклонились чжурчжени и крикнули громко:

-- ВАНЬСУЙ!!!

-- Ваньсуй! Императору слава! Ваньсуй! (Это значит "Банзай!") Ваньсуй, Золотая Держава!

Молчит подневольный Китай.

Еще не остывший от драки, и демона смерти бледней, Пусянь восклицает:

-- Собаки! Седлайте своих лошадей! Готовьтесь к последнему маршу, и к яду на каждой игле! Я только империю нашу оставлю на этой земле!



Глава 3. Бремя



Во мраке ночном похоронен пустой императорский зал.

На кровью заляпаном троне угрюмый Пусянь восседал. Пусянь окружен ореолом судьбой перепутанных струн. Принесший погибель монголам, разбивший империю Сун. Подобный героям Шекспира, как Ричард и злобный Макбет, Пусянь - властелин полумира, но против него - целый свет!


Который по счету посланник вошел, оживляя рассказ?

-- Владыка, восстали кидани! Восток отобрали у вас! Пятная окрестности алым идут по холодным снегам, и флаги династии Ляо опять развеваются там!

-- Мы будем сражаться, покуда не сгинет последний кидань! А кто предводитель ублюдков? -- спросил хладнокровно Пусянь.

-- Проведали верные слуги: рожденный в сибирской тайге кидань по фамилии Люгер. А может быть даже ЛюгЕ.

-- Довольно! Поднять по тревоге моих беспощадных солдат. И пусть разбираются боги, кто правый, а кто виноват, когда побежденный воитель отправится в царство теней. В бою никого не щадите -- ни женщин, ни малых детей!

Солдат перепуганный вышел с приказом, звеневшим в ушах. Но вскоре, дыхания тише, заходит китайский монах. Знаток первобытных камланий, ушедший от мира, блажен, в одной из далеких кампаний он взят императором в плен. Пусянь пощадил иноверца и взял во дворец. Потому он стал по велению сердца советником верным ему. Когда полководец был ранен, умело его залатал, и гнев бесконечный Пусяня не раз на войне усмирял.

-- Мой друг, я не ведаю страха, с тех пор, как покинул Тибет, -- Пусянь повернулся к монаху. -- Поэтому честный ответ надеюсь услышать сегодня. Ты видел грядущего тень. Готов на коленях в исподнем об этом молиться весь день. Ответь мне, отец, без утайки -- кому суждено победить?

Монах улыбнулся.

-- В Китае не любят подобную прыть. Истории бешеный ветер не властен над этой страной. Мы движемся много столетий, года наполняя собой. Ты хочешь прославить чжурчженей? Узнай, что цена высока. Ты должен набраться терпенья, и план растянуть на века. И предков забытые лица тебе не должны помешать. Ты должен, Пусянь, научиться врагов ежедневно прощать. Оружием тайных алхимий, потоком военных машин ты можешь расправиться с ними. Но должен остаться один владелец небесных мандатов, китайцам отец и другим, на Небе один Император -- один император под ним.


И снова пугающий ветер метнулся по залам пустым. Пусянь ничего не ответил.

"...один император под ним..."


Глава 4. Монумент


Одна из любимых наложниц внезапно скончалась во сне -- холодные лезвия ножниц торчали в ее животе. Ничтожная пасть открывала пошире любого слона и "Пусик" его называла -- за что расплатилась сполна!

Поднявшись с кровавой постели, Пусянь из семейства Ваньну вернулся к поставленной цели. Лицом повернулся к окну. Качнулся и в ужасе замер.

-- Я вижу багровую тень... В окне отражается пламя горящих вокруг деревень! -- он выскочил пулей наружу, хватая доспех на ходу. Спустился, железом нагружен, готовый отбросить Орду от стен и ворот Поднебесной в пустыню, за водораздел, в сибирский мороз.

Бесполезно. Пусянь ничего не успел.

Внизу, в императорской ставке, в приемном покое дворца, сидят генералы на лавке и слушают молча гонца. Солдат с опаленным мундиром и кровью залитым лицом, поведал своим командирам, что битва пошла кувырком. Обмотан обрывками ткани, стоявший едва на ногах, запнулся, увидев Пусяня. Но тут же продолжил:

-- В горах последние крепости пали. Проломы в стене городской. Пожары в японском квартале...

-- Как смели вы ужас такой сокрыть от меня, негодяи?! -- Сын Неба упал на кровать. -- Я мог бы позвать самураев и даже вьетнамцев призвать... Осколки потерянной чести...

-- Никто не посмел доложить. Гонцов, что печальные вести приносят, ты любишь казнить, -- один из его капитанов ответил. -- Мой царственный брат, увы, но мятежные кланы разбили имперских солдат. И я предложить собирался. Решение только одно...

-- Довольно, -- Пусянь отозвался и выглянул снова в окно. Едва ли властитель Китая предвидел такой поворот! Пекин осажденный пылает, на улицах битва идет... Похоже, конец абсолютен. Но в центре последней войны с ним самые верные люди. Другие давно казнены.

-- Товарищи, больше ни слова. И вот мой последний приказ. Мы с вами не встретимся снова. Прощаемся здесь и сейчас. Мы верными были друзьями и вместе встречали беду. Вы храбро сражались с врагами. Я вас в преисподней найду, в далеком заоблачном крае. Сражайтесь, не ведайте страх, а если Господь пожелает -- увидимся в лучших мирах...

А что после этого было -- никто не расскажет уже. Кто бросился в битвы горнило, пропал на веков рубеже. И брешь в обороне нащупав, отряды врагов наконец, шагая по множеству трупов, ворвались в Запретный Дворец.

-- Повсюду сплошная измена! -- кричал за спиною монах. Шипела кровавая пена на сжатых до боли губах. В щите, ненадежном и тонком, застряли четыре меча.

-- Ко мне подойдите, подонки! -- Пусянь, отступая, кричал. Под мощным огнем арбалетным вперед продвигалась толпа, а страшный Пусянь беззаветно ублюдкам дробил черепа...


...Где звезды далеких галактик мерцают на Млечном пути, в пространстве Тамаса и Шакти ты сможешь планету найти.

Кольцом в пустоте мирозданья земной обращается диск. Стоит над могилой Пусяня совсем небольшой обелиск. Над скромным приютом владыки (его без причины не тронь!) лежат золотые гвоздики, и вечный пылает огонь. А рядом, в почетной охране -- винтовки прижаты к ноге, застыли гвардейцы-кидани, потомки Елюя Люге.




Глава 5. Иерусалим



Погасла кровавая баня.

К ступенькам его пригвоздя, над телом остывшим Пусяня собрались четыре вождя.

Один был киданьский мятежник, подобный камчатской пурге, холодный, как зимний подснежник, седой полководец Люге. И воины армии целой кричали "ВАНЬСУЙ!" как один, когда он на лошади белой вступил в побежденный Пекин.

Другой - его западный братец, великий китайский Гурхан -- распутник, злодей, святотатец, кровавый палач мусульман. Ушедший на поиски счастья, добивший династию Цзинь. Оставивший вакуум власти в песках туркестанских пустынь.

Был третий -- владыка найманов, святой крестоносец Кучлук. Надежный союзник Гурхана, четвертому преданный друг. Проекты его грандиозны, явился в Китай неспроста. Кучлук, молодой, но серьезный, неистово верил в Христа.

Четвертый -- уставший, сердитый, шептавший себе "потерпи" -- Ван-хан, гегемон кераитов, сменивший Джамуху в степи.

-- Он был замечательный воин! -- воскликнул могучий Люге. -- Имперского склепа достоин и жертвы в моем очаге.

-- За что, за какие заслуги?! -- ему кераит возразил. -- Он был политический флюгер и тысячи наших убил! Проклятый тиран уничтожен, повергнут ударом меча...

-- Мы править на седлах не можем, -- ответил кидань сгоряча. -- Велят нам обычай и совесть потомкам пример подавать, и прежней династии повесть обязаны мы записать. И хватит об этом талдычить. В истории важную роль...

-- Ты каждому долю добычи немедленно выдать изволь, -- заметил Гурхан, протирая в крови перепачканный лук.

-- Обширны богатства Китая, -- добавил с улыбкой Кучлук. -- Пусянь отправляется к черту, оставьте пустые слова...

-- Постойте! -- воскликнул четвертый. -- А где же его голова?!

Главу они долго искали, никто ничего не нашел. А рядом гвардейцы играли в обычный японский футбол. Солдат, не уставший бороться, отважно бежит впереди -- в мешке голова полководца, что долго искали вожди.

Люге ненавидел минуты, когда, над победным костром, союзник его пресловутый становится новым врагом. "Друзей" перекошены лица, и каждый чего-то желал. Ну что же, придется делиться -- так вроде Господь завещал...

-- Печать соглашение скрепит. Простимся без лишних обид. Мой клан возвращается в степи, -- поведал Ван-хан-кераит.

-- А я возвращаюсь к Ташкенту. Мне там суждено умереть...

("Отлично! Ряды конкурентов опять опустели на треть!")

-- А я отправляюсь на запад, -- сказал крестоносец Кучлук под музыку конского храпа. -- Мне с вами сидеть недосуг. Пойду тормошить муравейник, другим подавая пример. Китайский один оружейник давно изобрел револьвер и партию продал найманам, а также винтовки обрез. Убрался с набитым карманом и где-то на Юге исчез. Патроны заряжены в кольты, и каждый поставлен на взвод. И станет реальностью желтый найманский крестовый поход!

Он двигался к Азии Средней, ведя за собою бойцов. Служил ежедневно обедни, и в грязь не ударил лицом. Но вскоре по воле Аллаха в кустах обнаружил рояль -- навстречу войска Хорезм-шаха ведет беспощадный Джелаль! На время покинувший вечер бесстрашный Джелаль-ала-Дин задумал присвоить навечно Монголию, Чин и Мачин!

Столкнулись могучие орды у богом забытой реки. Кровавые конские морды глотали свои языки. Почти воплощенный в граните, не всяк оказался готов покинуть земную обитель под вой арбалетных болтов. Там луки растягивал палец, мечи разбивали щиты, и панцири с треском ломались, на землю упав с высоты. А вскоре, на фоне заката, стрелою навылет пробит, упал молодой император под грохот монгольских копыт.


Когда в бесконечные дали Орда проносилась над ним, разбитые губы шептали: "Я вижу Иерусалим!..."




Глава 6. Константинополь



Покинув китайских героев (я к ним непременно вернусь), отправлюсь в пространство другое. Привет, православная Русь!

Прошли пограничные войны, давно похоронен Кончак. Кипчакские степи спокойны. Но разве спокоен кипчак? И вот у большого кургана, где песни сказитель поет, идет разговор про Котяна, что половцев к славе зовет. До самых степей Туркестана промчался воинственный зов, и каждый боится Котяна, поскольку к войне не готов. Стремится каган-недобиток в те страны, где мед и кисель. Собрал сорок тысяч кибиток и ищет достойную цель.

Князья на Руси - баламуты, не знают про сон и покой. Все те же гражданские смуты. Но скоро порядок другой на Русской земле воцарится.

Владыка умен и суров. Надежно закрыта граница от страждущих рыцарей-псов. Разбиты литовцы и шведы, зарыты в балтийский песок. И платят оброк самоеды, и муромцы платят оброк, и даже посол королевский, и Биргер, неистовый граф.

Наш князь по фамилии Невский, по отчеству - сын Ярослав, подобен в огне саламандрам, холодный, как зимний туман. Зовется не зря Александром, как тот македонский титан. В союзе с единственным братом (другие погибли давно), построили план вороватый -- ему преуспеть суждено. Коварством равны иудеям, которых нельзя позабыть, князья Александр с Андреем задумали Русь поделить.

-- Тевтонец решительный вымер, восток не противится нам. Тебе я оставлю Владимир, а Киев Даниле отдам. Прогоним мадьяров за Галич, покажем Чернигову адЪ. А после, -- решил Ярославич, -- мы вместе пойдем на Царьград!

Сидят они в темных палатах, забыв про друзей и подруг. Взглянув осторожно на брата, открыл Александр сундук. Монеты блестят золотые с двуглавым ромейским орлом...

-- Я буду царем Византии, я в Сербии буду царем! На эти блестящие гривны мы сможем армаду набрать! И сотни воителей дивных на штурм Цареграда послать... Одену доспех, как скафандр, и саблю обхватит ладонь, -- с восторгом мечтал Александр. -- И греческий адский огонь не страшен славянской державе! В проливах почти сорок лет католики подлые правят, им этот неведом секрет.

-- Латинской Империи войско ужасно, -- Андрей отвечал.

-- Падет под напором геройским, как прежде тевтонец упал! -- кричал Александр на брата. -- Ты помнишь на озере бой?! И сам Балдуин-император не сможет сравниться со мной!

-- Ты слышал? К воротам Рязани, -- Андрей отвлекает его, -- приехал посол от киданей.

-- Приехал посол от кого?!

-- Какой-то монгольский народец, живет на восток от булгар. Посол, косоглазый уродец, привез замечательный дар...

-- Оставь азиатские сказки для темных и диких людей. Нас в Греции ждут златовласки, исполнены черных очей! Болгарские сладкие вина, и сам императорский Рим!...


...Идет с Александром дружина, и тысячи витязей с ним. Нарушены прежние связи, отправились кошке под хвост. Отряды великого князя раздавят латинский форпост, как прежде отбросили Орден Ливонский огнем и мечом! И град Константина свободен воспрянет под русским царем!...



Глава 7. Красные кхмеры


Спустя целый месяц (едва ли! 13-14 дней) о новых раскладах узнали властители теплых морей и Азии Юго-Восточной.

В Камбодже стоит до сих пор основа империи прочной -- великая крепость Ангкор. Достигшая крупных размеров, наверх поднялась высоко столица империи Кхмеров (до красных еще далеко). Там джунгли растут вековые, пугая обхватом стволов, и бродят слоны боевые -- не выжить в ЮВА без слонов. А в сердце могучей твердыни, сыгравшей немалую роль, надежно устроился ныне такой же могучий король.

Случайно испортивший карму (он в страшных злодействах погряз), великий король Джаяварман в историю входит сейчас. Ни разу не делавший хаджа -- он верен заветам другим, царь-бог на Земле, Девараджа.

("...один император под ним...")

Исполненный тонкого шарма, обед запивая вином, великий король Джаяварман сидит на престоле своем. И кубок ему не мешает решать интересный вопрос. Вернулся посол из Китая и важные вести принес.

-- Отрезаны щупальца спрута! А вместо Стены -- решето. В Империи страшная смута, такую не помнит никто. Не видно наличия власти, -- добавил посол-грамотей. -- Страну разорвали на части десятки монгольских князей, а с ними вьетнамцы, тунгусы и даже тибетский цанпо.

-- Ах, этот наглец толстопузый...

-- Накинулась туча клопов, голодных стервятников стая на хладный Империи труп. Разорвано тело Китая...

-- Следи за движением губ, -- его оборвал Джаяварман. -- Теперь никому не сдержать солдат многочисленных армий, идущих в болотную гать, в леса, что стоят на Меконге, и дальше, в Лаос и Вьетнам! В порту дожидаются джонки, готовые плыть в Матарам! Вода забурлит под форштевнем!

-- Но прежде ты должен в обед, согласно традициям древним, собрать Королевский Совет под сводами этого зала, -- решился посол подсказать. -- И выслушать всех генералов, и даже министров позвать.

Согласно кивнул император:

-- На десять минут с небольшим.

А спорить с владыкой чревато. Министры не спорили с ним. Что им оставалось, беднягам? Подобно тирану кивнуть, поставить печать на бумагу. И армии двинулись в путь.

Бирманцы подверглись набегу на грани великих эпох -- под стенами города Пегу последний защитник издох. Над полем опущена ширма, трагедии четкий финал.

-- Погибла великая Бирма! -- король Джаяварман сказал. В ответ прокатились раскаты, овация громкой была:

-- Да здравствует наш император и вечное царство Ченла!

Погасла волшебная лампа, и флаги вздымаются ввысь. Вьетнамцы и гордая Чампа в приморских болотах сдались.

Захлопнулась дверца ловушки. Султана ударил инсульт. Палят примитивные пушки, трещат рычаги катапульт. И брошенный воином смелым летит боевой бумеранг! Летят огненосные стрелы -- горит золотой Палембанг. Забыта владыкой Китая (он ей покровителем был), сдается страна Шривиджая, лишенная жизненных сил.

По трупам героев плацдарма, где адом кипела земля, могучий герой Джаяварман на пристань сошел с корабля. Усевшись на черную лошадь, вступает в земную юдоль погибшей страны Шилифоши великий заморский король. У правой ноги сколопендры, гадюки под левой ногой. Последний владыка Шайлендры на блюде лежит головой. И символ погибшей свободы, готовы к капризам любым, драконы из джунглей Комодо покорно стоят перед ним.

Разрушены южные базы, которые строил Пусянь. Но флот географией связан, и вот он идет на Тайвань, на остров, покинутый всеми и всеми забытый давно. Источник чумных эпидемий, но в царство войдет все равно!

Продолжим раскладывать пазл на карте войны мировой. В тот год не прошел Камикадзе над желтой японской землей. Посланцы страны Кампучии, ступив на ее берега, японскую гордость лечили, и пачкали кровью снега.

Останки японских драконов покоятся где-то на дне. Навстречу плывут кебуксоны в шипастой железной броне -- прекрасная это машина, корейский античный линкор. Но нет на борту Ли Сун Шина, и вновь торжествует Ангкор! На дно под напором тяжелым последний ушел кебуксон.

-- Теперь мы пойдем против Чолы, на сказочный остров Цейлон?

Улыбка на лезвии тонком сумела себя отразить.

-- Оставим далеким потомкам возможность себя проявить, -- ответил король Джаяварман. -- Пускай не боится тамил. Я - воин, исполнивший дхарму, я весь океан покорил! И будет напомнить нелишне, во славу небесных богов, подобно Ашоке и Вишну, прощаю остаток врагов. Иначе меня не зовите, -- блеснул Джаявармана шлем. -- Я - Шива, Миров Разрушитель!


_Один_Император_Над_Всем!


Глава 8. Самарра


На запад от царства Джелаля (он в Индии где-то застрял) другие державы стояли.

Угас постепенно запал крестовых походов Европы. Бывает, весенней порой, гулямы навалятся скопом на призраков мощи былой. Как пешки, прошедшие в дамки -- а дальше пройти не смогли -- стоят крестоносные замки на узкой полоске земли, взвалив непосильное бремя, как сам Голиаф-великан. И скоро падет Аутремер, восточный оплот христиан, забывший о славе вчерашней, отшельников скромных приют.

Над ним возвышаются башни -- гнездо сатаны, Аламут. Для целого мира опасен, и в жизни, и в смерти един, в той крепости правит ассасин, двенадцати стран господин. Дамаск, Вавилония, Газа лежат, потрясенные, ниц. И лишь ожидают приказа десятки наемных убийц. Противников прежних не стало, другие страшатся напасть -- никто не уйдет от кинжала. На страхе покоится власть наследников Горного Старца. Раздвинули свой султанат, ассасинов мощное царство -- и дальше расширить хотят пределы гашишной державы.

Идет накопление сил...

...Смягчились суровые нравы, и временный мир наступил. И тем договором хранимы (он стоил немалых хлопот), идут по тропе пилигримы из Акры в пустынный Асдот. Шагают уставшие люди, а следом плетется один, сидящий верхом на верблюде совсем молодой бедуин. В мундире, с блестящим чеканом - похоже, солдат не простой, из личных гвардейцев султана. Он ехал на отдых домой по диким степям Иордана, где золота нету совсем. Вот лагерь семейного клана, а рядом - отцовский гарем. Снаружи веселые дети играют.

-- Аллаху хвала! -- мальчишка солдата заметил. -- Вернулся домой Абдулла!

...Семейный обед на природе. Мужчины затеяли спор, о том, что сейчас происходит за гребнями западных гор.

-- Намедни сельджуки из Рума рискнули войти в Курдистан, и взяли с собой тугодума, царя киликийских армян. В Тифлисе жестокая свара, отпал от него Трапезунд -- как жаль, что царица Тамара недавно положена в грунт. Джелаль продолжает буянить, затеял четыре войны и ужас посеял в Иране. Но знайте, что нам не страшны блошиные эти укусы, - сказал хладнокровно Абдул. -- А франков разбили урусы и взяли себе Истанбул. Но это вчерашние сказки, -- в словах проявился металл. -- Я дервиша встретил в Дамаске, он многое мне рассказал...

-- О мире жестоком грядущем, -- солдат допивает шербет. -- Нам срок незаметный отпущен, ничтожная тысяча лет. Пройдут эти страшные годы, нагрянет большая беда. Нас сменят другие народы, и наши падут города. Погибнет держава Джелаля, зато на закате времен поднимется Вечный Израиль, гроза бедуинских племен. Исчезнет твердыня ислама, моя цитадель Аламут, но стены Последнего Храма уже никогда не падут. Великий король Джаяварман невовремя выйдет на плац...

(А здесь летописец коварный замазал огромный абзац).

...узрел победитель бесстыжий брони позолоченной блеск.

Но тут я случайно услышал какой-то чудовищный треск -- как будто цыпленок проснулся в гигантской своей скорлупе. Я только на миг обернулся -- а он испарился в толпе.

-- Пусть это послужит уроком, тебе, любопытный малыш. Не верь самозванным пророкам, что часто вдыхают гашиш. Он мог быть разбойник с границы, гоняющий стадо овец...

-- Нет, дервиш не мог ошибиться. Я в этом уверен, отец. Мне трудно беседовать с вами... Не выразить это в словах. В нем билось какое-то пламя, душа отражалась в глазах...

Еще не остыла посуда над жарким дыханьем костра, как юноша сел на верблюда:

-- Мне в путь отправляться пора.

-- Куда ты?! Останься на вечер! -- взмолилась несчастная мать.

-- В Самарре назначена встреча. И я не хочу опоздать.


Глава 9. Индия


Цветение бешеных джунглей разрезало мир пополам.

На пляже пустынном, обуглен, стоит замечательный храм. На древних руинах Калинги строителем он вознесен. А в центре -- чудовищный лингам, уперся почти в небосклон, где Сурья, спаситель героев, над морем летит в Канарак. Ему эту пагоду строят, да вот не закончат никак.

Спустилась ночная прохлада. Лишь волны о берег стучат. И песня на чистом каннада собой украшает закат.

И кто-то пронзительно шепчет:

-- Куда ты, мой друг, подожди... Быть может, обнимешь покрепче...

-- А, пропадом все пропади! -- и вот за большим монументом в ночи прозвучал поцелуй. И голос с забавным акцентом:

-- Я слышу звучание сбруй. Хочу любоваться закатом и гладить твой теплый живот, но должен вернуться к солдатам, нас утром сражение ждет.

И девушка звонко смеется.

-- Мужчины... Опять на войну. Мой друг, образец полководца... Я вряд ли сегодня усну. Ну, ладно, желаю удачи. Не время для сладких утех. -- И прочь удаляется в плаче, сменившем неистовый смех. Под звуки далекого грома в лесу прокричал бабуин.

Любовник ее незнакомый в ночи остается один.

-- С таким ощущеньем поганым я в битву идти не готов. Я видел далекие страны, я выучил сто языков. Я знал удивительных женщин (и несколько даже убил). Но девушке этой обещан богами, наверное, был. Возможно, я с этим не спорю, решать всемогущим богам. -- Солдат отвернулся от моря. -- Я должен вернуться к войскам.

Но только он взял алебарду и посох, отлитый в свинце, блеснули глаза леопарда на желтом от ветра лице...



...Насыпав курган для Кучлука и воинов павших вокруг, Джелаль посмотрел близоруко на север, восток и на юг. На севере холодно, мерзко, там выдержит только якут, и люди в обличии зверском подобно медведям живут. А что на востоке? Монголы -- разбиты еще не совсем, Китай с опустевшим престолом и целая куча проблем. Там пыль забивается в жабры, степной оглушает буран и тысячи воинов храбрых, таких же, как этот найман.

На юге? Там будет потише. Пойдем в Индостан, решено! В столице царя Ильтутмыша добычи и славы полно!
В Бенгале поход завершится, считает султанский генштаб. Джелаль переходит границу и твердо вступает в Пенджаб.

Он едет на мамонте сером (в Сибири достали купцы), и новым царем Искандером его называют льстецы. Он к почестям этим привычен, как всякий нормальный султан. А местные "Демоном" кличут, и "Хуном", и даже "Шайтан". Как дьявол, восставший из бездны, как новый злодей-эфталит, идет повелитель Хорезма -- земля под ногами горит.

Разбиты бойцы Ильтутмыша потоками стрел и ракет. Огонь пробегает по крышам, свалился Кутуб-Минарет. Войска собрались по приказу у Дели разрушенных стен. Арийскую высшую расу сломили кипчак и туркмен! А там, за стеной кипариса, владычица многих земель, раскинулось царство Орисса -- вторжения новая цель. Была до сих пор невидимка, туда не добрался никто. Там правит король Нарасимха -- за мощным Деканским плато. Увидев отряды Джелаля на самой границе страны, король Нарасимха в запале воскликнул:

-- Отчизны сыны! Наследники древней Калинги! Сомкните плотнее щиты! До самой последней кровинки останьтесь у этой черты! Мы прошлого помним уроки, и мы не отступим опять! Пусть снова приходят Ашоки -- нам будет кого УБИВАТЬ!!!

Под бешеной ярости крики, что слышали даже в раю, Джелаль и войска Нарасимхи столкнулись в последнем бою.

Заслужена царская милость -- сто тысяч погибших бойцов! Но лишь через день отклонилась капризная стрелка весов. Удар енисейских киргизов, опасный, как быстрый свинец, едва не поставил Ориссу на грань, за которой конец. И тонкая красная нитка дрожит, как натянутый нерв. Король отправляет на битву свой самый последний резерв.

Сплошными рядами, попарно, пластинки блестящих кирас, солдаты в броне ламинарной -- и узкие щелочки глаз. Несут необычные шпаги, и золото древних знамен, и странные буквы на флаге, а также восточный дракон. Их вел генерал черноусый в роскошном китайском плаще. Конечно, он не был индусом. А кем же он был вообще?!

-- Позвольте представиться, крысы. Мы встретились с вами не зря. Пусянь, полководец Ориссы и первый советник царя.

-- Пусянь, император чжурчженей? -- спросил удивленный Джелаль. -- Я полон ужасных сомнений. -- Его охватила печаль. -- В Пекине погиб узурпатор...

-- Ты к правде еще не готов? Как всякий приличный диктатор, я дома держал двойников. Когда я ушел из Китая, спасая свой бедный народ, он умер, меня защищая, у самых столичных ворот. Прижег свои пальцы железом, чтоб даже родимая мать... И голову к черту отрезал, чтоб труп не могли опознать. А мы же, до самого Ганга, где в Чолу идут корабли, сквозь горные цепи Мустанга к царю Нарасимхе пришли.

-- Какая рекордная скорость! Какая безумная прыть! Ты служишь индийцам за совесть? Я больше могу заплатить...

Пусянь отвечает Джелалю:

-- Молчи, и не будешь судим. Мы родину раз потеряли -- и больше терять не хотим. Пусть деньги разбойники ищут, а все, что добыл в грабеже, пожертвуй на храмы и нищим -- ты их не потратишь уже.

Султан рассмеялся:

-- Вот скромник! Какая красивая речь! Сынок, ты обычный наемник, без роду и племени меч. Ты хуже царя Ильтутмыша, что был простодушный болван. Пусянь, о котором я слышал, был сердца лишеный тиран...

-- Не смей говорить "самозванец"! За дерзость подобную слов, ты спляшешь отчаянный танец на лезвиях наших клинков! Тебя породила клоака, как самую мерзкую тлю! Когда ты издохнешь, собака, я войско твое раздавлю! Вы слышите это, ублюдки? Я выпущу ваши кишки! Еще не закончатся сутки -- вы ляжете в эти пески! Довольно! К оружию, братья! Смените морковку на кнут! И пусть мусульманские рати живыми от нас не уйдут!

-- А я, -- восклицает с обидой Джелаль - беспощадный злодей, -- сложу черепов пирамиду и гору из ваших костей!

И двигаясь точно по кругу, сжимая холодную сталь, не делая скидок друг другу, сражались Пусянь и Джелаль. Рубили спокойно, но быстро, щитом отражая удар. Мечи, высекавшие искры, устроили в джунглях пожар. Ударил тропический ливень и молнии пламенных стрел. Султан напоролся на бивень слона, на котором сидел. А следом под тушу слоновью, что стала могилой живой, упал, истекающий кровью, великий китайский герой.

Под руки ведут Нарасимху туда, где в субботнюю рань, лежат на дороге в обнимку Джелаль и могучий Пусянь. До горького плача расстроен, но царь на решения скор. Ложатся останки героя на свой погребальный костер. И будет немалым сюрпризом узнать, что еще не конец.

(Пусянь, что погиб за Ориссу, был тоже несчастный близнец).


Глава 10. Таиланд


Поживший на свете шикарно, любимец богов и детей, великий король Джаяварман лежит в пирамиде своей. Другой властелин лучезарный и очень приятный собой, наследник его Индраварман пытается править страной. Но рядом с божественным папой, что ужас на всех наводил, сынок оказался растяпой. К тому же он был педофил. Царь с именем очень похожим, однако забавный контраст -- в сравнении с прежним ничтожен другой камбоджийский династ.

И вот он лежит на диване, своим положением рад, и чем-то чудовищным занят (забыв про Небесный Мандат!!!) Той девочке лет восемнадцать исполнится лет через шесть. Чем можно с такой заниматься?... Однако ужасную весть внезапно доставил посланец, ворвавшийся прямо в гарем.

-- Немедленно выйди, поганец! -- воскликнул Владыка_Над_Всем. -- Я должен достигнуть оргазма, и акт довести до конца...

-- Великий, в болотных миазмах, -- краснеет лицо у гонца, -- Имперская власть пошатнулась. В глуши назревает мятеж...

Куда-то исчезла сутулость. Царь молод и полон надежд. Военной трубы отголосок его необычно завел, и словно здоровый подросток он спрыгнул на каменный пол.

-- Восстание наших окраин немедля в крови утопить!

-- Противник умел и отчаян, его нелегко победить...

-- А кто он? Мятежники-вьеты? Тимор? Дикари с Филиппин?!

Солдат подготовил ответы.

-- Не там и не здесь, господин. И даже понять не пытайся, а просто на слово поверь -- на нас надвигаются тайцы...

-- Китайцы?! Но после потерь, в последней войне понесенных, сожженных дотла городов, не служит никто в легионах, а восемь китайских полков...

-- Да нет, не китайцы, а тайцы!!! Из новой страны Сукотай. А также -- скорей одевайся! -- живущие рядом с Эрхай - их братья из царства Нанчьжао за ними идут по пятам. И стрел беспощадные жала стучат по твоим крепостям.

-- Ничтожные нижние касты, -- король зашипел, как змея, и вытащил атомный бластер. -- Их трупы поглотит земля! Вперед, поднимайте казармы! Я гвардию сам поведу! -- воскликнул король Индраварман и каску надел на ходу.

-- Но джунгли пропитаны кровью, там яблоку негде упасть!

Король посмотрел исподлобья.

-- Заткни свою грязную пасть. Не смей мне, мерзавец, перечить. Когда мы столкнемся с врагом, ты первые залпы картечин поймаешь своим животом...

А где-то в провинции Лао, от мыслей своих помрачнев, сидел повелитель Наньчжао на белом, как творог, слоне.

-- Не бойся, мой друг толстокожий. Готовься идти напролом. Мы вместе раздавим Камбоджу с ее бестолковым царьком. До самого острова Банда, где волны ласкают атолл, протянется власть Таиланда, его всемогущий престол, под небом единственным синим, где смотрит на нас божество. Но наша империя сгинет, как сгинули все до того. Я мог бы прослыть бессердечным, но должен тебе рассказать -- ничто под луною не вечно. Пускай летописец в тетрадь запишет холодные знаки о том, что случилось тогда, добавит легенды и враки, и сказки добавит туда. Кто знает, что станется с нами? Когда мы развеемся в прах, быть может, останется память и песни о наших делах.



Глава 11. Кишинев



Одна из бесчисленных хроник, составленных в те времена, гласит: "Император Андроник любил выпивать дотемна. Совсем не блиставший талантом, он мог не войти в документ. Но с братом его Александром случился такой инцидент -- он править хотел Цареградом до самых глубоких седин, однако предательским ядом погублен в расцвете годин. Никто не остался на троне, но это еще полбеды. И вот император Андроник правления принял бразды. Он был на неправильном месте в один из неправильных дней".

Под именем этим известен наш старый знакомый Андрей. Конечно, писатель-гречишка бесстыдно его оболгал, Андрей был хороший мальчишка. Но князем хорошим не стал. Чего-то ему не хватало, какой-то ничтожный изъян...


Устав от бессчисленных жалоб на вечный разбой мусульман, собрал император отряды и турок решил наказать. Покинув пределы Эллады, отправился в путь. Исполать! Надвинув пониже забрало, бросаясь отчаянно в бой, прошелся по Азии Малой и даже остался живой. Размякшие в климате влажном и дух растеряв к сентябрю, сельджуки сражались неважно и сдались на милость царю. Мятежная прежде Никея решила, что выхода нет, и тоже признала Андрея, потом Трапезунд и Милет. В Европу вернулся Андроник, ему покорились Эпир, латинский король Фессалоник и весь кафолически
 
Магнум, старина! Поздравляю с достойной реинкарнацией твоего дарования!
 
Я так велик, что позабыл
(о чем порой в душе жалею),
Те времена, когда я был
Немного меньше и скромнее.
 
-- Скажи мне, и в частном, и в целом -- зачем, как и в прежние дни, на встречу с седым Вдоводелом уходят опять корабли? Назло историческим фактам, глотая уран - не бензин, их движет не парус - реактор, плюющий в лопатки турбин. В другой тесноте помещений вершат кораблей поворот их пульты - штурвалы вращений, экраны - смотрящий вперед. В их трюмах машины и злато, порой - незначительный груз. Куда улетают фрегаты, сверкая фотонами дюз? Кто темную скорость измерит, что свет обошла навсегда? Какие железные звери ведут корабли в никуда?!

-- Железа - не хватит для вилки, но крепче не встретите них -- людей, чьи сердца и поджилки из тросиков свиты стальных! Готовы навесить по скулам за каждый нелепый пассаж и даже споить Вельзевула, чтоб полный набрать экипаж! Их пасти подшипник проглотят, титан в порошок изотрут, но люди - из крови и плоти, в них горсть металлических руд. Не знают сомнений и страха, ведь каждый из них - Человек! Они, отряхнувшись от праха, решили оставить навек Земли обитаемый остров и путь устремить в океан, где скалы - враждебные звезды, а газ водородный - туман.

-- А что Вдоводел непокорный?

-- Он встретить героев готов. Но он не седой, и не черный - в нем тысячи разных цветов. И мы полетим для начала к мирам, где тропинки в пыли -- туда, где еще не ступала нога человека с Земли.

-- Вы боги?

-- Мы проще. Мы люди. Вглядись в отражения лиц. В Галактике действовать будем не зная нелепых границ. В просторах космической стужи, где вакуум даже продрог, нам звезды ступенями служат, планеты - щебенкой дорог. Вселенная вспыхнет как брандер от наших решительных мер.

-- Скажите, товарищ коммандер...

-- Я вам не "товарищ", а сэр!

-- Кто править Галактикой будет, туманности примет в удел?

-- Под Солнцем рожденные люди -- а что ты услышать хотел? Да кто сомневается в этом?! Займут императорский трон на всех побежденных планетах лишь те, кто под Солнцем рожден! Не монстры, живущие в газе, что плотно закутал Уран -- одной человеческой расе мандат на правление дан! Не гады из пульпы и слизи, что дышат в юпитерской мгле -- власть примут в заоблачных высях лишь те, кто рожден на Земле! В скоплениях звездных сокровищ, где автор провел борозду, нет места для всяких чудовищ -- их место в глубоком аду! А если поднимутся дерзко -- над их головами тогда пройдет Разрушитель Имперский и Смерти стальная Звезда. Кто смеет восстать перед нами?! Не станем щадить никого. Поднимем тяжелый Ворхаммер -- и тут же опустим его на головы тех, кто не верит, что мир потрясения ждут; что тысячи прежних империй под нашим ударом падут! Забыв про усталось и голод, про жалость к упавшим и грех, войны убивающий молот и бомбы обрушим на всех!

-- А как же законы о чести и Кодекс, двенадцатый том?...

-- Неведомы множеству бестий, что мы все равно перебьем. Спокойно, без лишнего гнева, отправим на самое дно. Потомкам Адама и Евы подобное право дано. Споткнувшись на этом вопросе, на самой пустой из идей, мы страшные жертвы приносим, теряем своих сыновей. Напомню -- мы люди, не боги. И нас не возьмут в пантеон. Но мы отличаемся многим -- в нас выбор свободный силен.

Надолго припав к перископу, упорно, без лишних затей, мы ищем, подобно Эзопу, скалу для свободных людей.
 
Глава 32.
==========

Этап бесконечного марша татаро-монгольских солдат лежит за полоской Ла-Манша -- на карте военной квадрат.

Узнавшее множество бедствий и смуты гражданской пургу, лежит англичан королевство совсем на другом берегу. Там кЕльты, одетые в кИльты, всегда нарушают закон, и Стивен дерется с Матильдой за древний Британии трон. И богу, и черту противен подобный порядок вещей, но временно выиграл Стивен -- он всех победил вообще, войну завершил на исходе двадцатой холодной зимы. Матильду закрыли навроде в подвале дворцовой тюрьмы. И вот победитель-проказник, разбивший противников всех, устроил торжественный праздник, желая отметить успех. Пошарил в казне разоренной, и важных гостей пригласил, оставил в ломбарде корону, но все понапрасну спустил. Недолго играли оркестры, недолго бренчал музыкант. К нему, после бурной фиесты, явился железный гигант, уже покоривший полмира (три четверти, если точней), герой бесконечных турниров, услада для дамских очей.

Пусть чайка на голову гадит, он ищет в морях красоту. Плывет на трофейной Армаде, добытой в голландском порту. Мечта полководца другого (известный в Европе чудак), Морской исполняется Лева для всех кабинетных вояк. Расправив штандарт восьмихвостый, немало увидевший тайн, Пусянь прибывает на остров -- загадочный остров Придайн. Выходит на берег песчаный, на грязью украшенный пляж, где воздух пропитан туманом, и очень противный пейзаж.



-- Попробуй в ближайших абзацах герою, поэт, объяснить, что стоит за это сражаться и голову даже сложить! -- Пусянь, постояв у колодца, сказал, допивая арак. -- Как это местечко зовется?

-- Курган называют Сенлак. Поселок -- по-моему, Гастингс. Шесть миль расположен отсель. И здесь восхождение к власти когда-то затеял Вильгельм. Его называли Бастардом. Он был проиграть обречен. Но флаги его с леопардом накрыли потом Альбион! Король, избежавший постромок, ушел за английский пролив. Здесь правит Вильгельма потомок, наследник по имени Стив...

-- Довольно. В рассказе о длинной борьбе за британскую власть, все также не вижу причины здесь тело и голову класть! Вот скалы, покрытые мелом, вот бледный кустарник зачах. Зачем бронебойные стрелы тащил на уставших плечах? Ты принял меня за болвана и держишь меня в дураках?! Не лучше ли в теплые страны вернуться, не поздно пока? Сражаться за это болото у дальнего края земли?!

-- Ты должен понять - для чего-то здесь сотни героев легли! На остров британский стремили своих кораблей паруса. Тащились несчетные мили, чтоб эти увидеть леса. Я тоже не знаю, по правде, что здесь потеряли они, но Цезарь, Септимий и Клавдий не даром потратили дни на острове этом холодном, пытаясь его захватить. Лишь север остался свободным, его невозможно сломить. (Допустим, пока невозможно -- ты можешь создать прецедент... И пикты с раскрашенной кожей тебе поклонятся, и Кент!) Где в полночь летят метеоры из черной космической тьмы, стоят Граупийские горы (по-моему, просто холмы). Те горы не знали монголов, но много столетий назад там бились Калгак с Агриколой, герои шотландских баллад. Король гунниварский, к примеру, на остров вторгался порой -- суровые волны Хамбера накрыли его с головой. А в битве, для римлян позорной, где бился Валузии царь, вожди короля Бран Мак Морна однажды прославились встарь. В Ривайне кричал император, и топал ногами, как слон, когда истреблялся Девятый Испанский его легион. Другие уйти не хотели, пусть лиха познавшие фунт, и вместо удобной постели ложились в Британии грунт. Воспеты и в рифму, и в прозе на все континенты вокруг, сражались Аврелий Амброзий, Руфин, Велизария друг...

-- Здесь помнят о добром французе?...

-- Он был не французик, а галл! А звали его Караузий, он саксов еще убивал. Что с нашею памятью стало?! Вдыхая болотистый мох, здесь козни творил Каракалла, а Север и вовсе издох. Не где-то в дунайских долинах, а тут, где британская тишь, подняли на щит Константина,
узнавшего "Сим победишь!" Стратклайд, каледонцы и даны метали свои топоры в бойцов короля Ательстана, в другие отправив миры немало саксонских хускарлов - гордился победами дан, и все скандинавские ярлы, и каждый в Шотландии клан. Водицей пропитана куртка - той самой, что хлещет из жил. Кто был у ворот Брунанбурга, тот многих, наверно, убил. В начале десятого века, A.D. 937, я ночью убил человека -- он рухнул на землю ничем. Он был синеглазым блондином, и память о нем не паскудь. Немного левей середины мечом пробуравлена грудь. Когда-то сидевший на веслах, он вел не драккар -- пироскаф. Он храбрый был парень и рослый, из славного рода Анлаф. Его не дождется подруга, в предутренней дреме одна. Убит под стеной Брунанбурга, и будет постель холодна. Кричит в поднебесье журавль, в нем жалости нету на грамм. Его не доставит корабль, бегущий по желтым водам.

-- К чему ты загадочно клонишь?

-- Я строчки слагающий бард. Я струны терзал при Малдоне, когда наступал авангард безумных норвежских пиратов, воителей очень лихих. Ты слышал про них, император? Расслабься, их нету в живых, загнулись в поганом болоте, где Эльма Святого огни, и черные воды Блэквотер о них вспоминают одни. За эти гнилые болота, за этот ненужный курган сражались язычники-готы и толпы свирепых датчан. Их вел Бородатые Вилы, тот самый чудовищный Свен. Забыли о доме, громилы, а что получили взамен? Датчане искали уюта, но им не совсем повезло. Распалась империя Кнута, и только осталась Данло.

-- Не стоит жалеть об утрате, -- спокойно заметил Пусянь. -- Кто Дании дань не заплатит, тот платит Империи дань!

-- Туманами остров окутав, забытых эпох короли земли получили семь футов -- холодной английской земли. За эту вонючую жижу однажды упали с моста и сдохли под Стамфордским бриджем герои, что вам не чета -- сложили скелетные кости в тени деревянных стропил и Харальд-Жестокий, и Тостиг, и Гарольд, что их победил -- на трупе зеленая змейка свернулась. (Гадюка, гюрза?) Эдит Лебединая Шейка ему закрывает глаза. Тот Харальд, товарищ Филиппа, что русского конунга зять -- с ним было три сотни лонгшипов -- вернулось домой двадцать пять. И где-то на краешке света, глотая молитвы слова, рыдала в ночи Лизавета, его молодая вдова. А рядом, у ног королевы, свои вспоминая грехи, рыдали норвежские девы -- домой не придут женихи. Английское войско разбито, и тоже повержено в прах. И плачет красавица Гита, и с ней муженек-Мономах. В азарте, неистово диком, сразив чужаков наповал, здесь мчалась на бой Боудика, и Артур на битву шагал... Под нам неизвестным девизом, три века почти напролет, норвежцы, вандалы и фризы людей убивали и скот! Быть может, не триста, а меньше -- две сотни и тридцать еще, детей убивали и женщин. Ты чем-то внезапно смущен?

-- Артур?! Вот знакомое имя. Мне кто-то о нем рассказал...

-- При бритто-романском режиме он был боевой генерал! На фоне других персонажей он просто горящий фитиль! Любой англичанин расскажет о нем анекдот или быль. Саксонцы не ведали спуска, бежал от него браконьер. Он был, как идущий в Блефуско гора-человек Гулливер!

Смотрю удивленно на карту:
Владыка, исполненный сил,
Построил империю Артур
От Ганы до самой Бразил.

Король обеспечил кредиты -
Империи будущий рост -
В Испании северной бритты
Поставили мощный форпост.

В Гренландии снежные нарты
Гоняют ленивых моржей,
Строительством заняты Артур
И Мерлин, седой ворожей.

Проносятся ветром по льдине,
На запад идут неспроста -
Любимец кровавой богини,
А также поклонник Христа.

Доверившись местному гиду --
Преграды ему нипочем! --
Британцы пришли в Атлантиду,
Ее покорили мечом.

На берег сошли легионы --
В блестящей кольчуге и без,
Бежали на запад гуроны,
За ними бежал ирокез.

И там же герой-император,
Вдыхая трофейный косяк,
Построил для будущих Штатов
Столицу и порт Эборак.

Свирепствуют грозные бритты -
На пленных рисуют клеймо,
Пропали в снегах иннуиты,
За ними ушли эскимо.

Разбив северян-дровосеков,
В броне, порождающей шум,
Британцы идут на ацтеков
И разных других Монтесум.

Пройдя мексиканские чащи,
Упал в океанскую соль
Наш Артур, король в Настоящем --
И в Будущем тоже король...

-- Я, кажется, вспомнил долины, где имя его долотом навеки забито в руины пустых крепостей и фортов. В Канаде, у синего моря, где чаек пронзительный клич, латинские буквы "АРТОРИЙ" хранил обожженный кирпич. Ну что ж, я весьма очарован. А что приключилось потом?

-- Над ним опустились покровы. Король удалился тайком на остров, скрываемый тайной от всех человеческих глаз. На остров дорогу не знает никто из живущих сейчас. Тот остров зовут Авалоном, туда не дотянется враг. Его охраняют драконы. Хрустальный висит саркофаг, где дремлет, уставший от стычек великий британский король. Таков европейский обычай, и с ним согласиться изволь. Покой властелина не вечен. Как только начнется война, примчится с посланием кречет его пробудить ото сна. Тогда призовут полководца вести кавалерию в бой -- и Артур для битвы проснется. Быть может, для битвы с тобой. Как прежде восстал Барбаросса, как завтра проснется Бору. Еще остаются вопросы?

-- Неважно. Продолжим игру!

А вот англичане. Ублюдки! Собаки! Нормандские псы! Шотландцы -- напялили юбки, но вновь не одели трусы. А в этих костюмах, наверно (таких постесняется пикт), наемники гэльские - керны - вступают в грядущий конфликт. Увешанный связками гривен, в привычном своем амплуа, красавчик по имени Стивен, что родом из графства Блуа, ведет разномастное войско навстречу монгольской орде. Какое пустое геройство, его не оценят нигде.

Увидев бохайских шакалов, заметив монгольских верзил, его испугались вассалы, и многие бросились в тыл. Сверкали не пятки, а шпоры, струились потоки мочи. Король повернулся с укором и вслед дезертирам кричит:

-- Бегите, предатели, к черту -- вас ждет в преисподней котел! Мы сами раздавим когорты, которые дьявол привел! Погибнем -- клянусь громовержцем, для родины хватит потерь, а если победу одержим, тогда полководцу поверь -- чем меньше на поле кровавом пойдет на бохайцев ножи, тем больше достанется славы тому, кто останется жив! И я не желаю в подмогу бойцов для грядущей войны, клянусь олимпийскому богу -- за счет королевской казны всяк может отлично покушать, и даже одежды носить -- я к благам таким равнодушен, но славу не стану делить! К любой равнодушен награде, к блестящим доспехам вождей, и только до славы я жаден, как больше никто из людей! Мы славу ни с кем не поделим -- вставайте, товарищи, в строй! Напишем на мраморной стелле о тех, кто сражались со мной! Нас было четырнадцать тысяч, китайцев - почти миллиард. И стеллу приходится высечь объемом в кубический ярд -- в четыре кубических ярда, сплошной каледонский гранит! Сражайтесь под флагом Бастарда - не-будет-никто-не-забыт!!! Спасем христианские храмы от черта, что небом гоним, и сможем показывать шрамы на зависть соседям своим! Врагу не показывай спины -- и сможешь потом рассказать, как в праздник святого Криспина разбил азиатскую рать! На нас наступают с востока и голод, и мор, и чума -- под флагом Багрового Ока сама беспросветная тьма!

Давайте, незванные гости! Вы здесь показались зачем? Вас встретят Уорвик и Глостер, ударит стрелой Эрпингем! Хотите остаться в легендах? Прекрасных легендах при том? Целуйтесь с мечом Вестморленда, с его беспощадным мечом, что вас раскурочит на части! Чего же вы ждете, козлы?! Готовы и Йорк, и Ланкастер, в атаках отчаянно злы! Уже, недостойные прозы и взглядов презренной толпы, их Алые с Белыми розы свои раскрывают шипы!

Вставайте, английские таны! Смелее, за Англию в бой! Сойдемся на поприще бранном с проклятой монгольской ордой. Вы с нами, шотландские лорды? А с кем, как не с нами вам быть?! Не время для ложности гордой -- вас тоже хотят истребить! Оставим семейные споры (наш Остров - большая семья), ведь скотт не пойдет в компрадоры?! Ведь скотт не предаст короля?!

Валлийцы, и саксы, и норсы! Мы вместе, мы братья сейчас! Наследники Ролло и Хорсы! -- Надвинул повязку на глаз. -- Британия ждет, джентельмены, что каждый свой выполнит долг! Ничтожный и всеми презренный, монгольский попятится волк! Мы движимы помыслом чистым очистить от дьявола мир! Бросайтесь, потомки Хенгиста, в мечей опьяняющий пир! От предков своих не отстать бы, круша монголоидов лбы, сыграем кровавую свадьбу, положим подонков в гробы! Не думай о времени суток, пусть день или темная ночь, получит по морде ублюдок, погоним захватчиков прочь! Пусяню как следует врежем -- пускай не промажет пушкарь, и там, на камнях Стоунхенджа поставим победный алтарь! Прошу, передайте Пусяню, к нему повернувшись лицом -- не будет рабом англичанин, шотландец не будет рабом! По лезвию бритвы, по иглам, но мы не допустим инцест! The sun never sets on my England, the sun never sets on the west! Мы Светлого Запада люди, от зла защищаем добро! И в жилах не сок, и не студень, а просто горячая кро...!!!



(Сторонники множества версий твердят -- не теряя лица, "No mercy, my brothers, no mercy!" -- английский король восклицал).

Пусянь, не дослушав те речи, но цели желая достичь, расправил могучие плечи и выдал свой собственный спич:

-- Простите, но в этом вопросе я вам наступлю на мозоль. Нам вызов осмелился бросить... который по счету король? Нам вышло с германцами биться, мы их побеждали не раз! Так что, слизнякам бледнолицым уступим победу сейчас?! Поставим во вражеском стане, порезав британцев серпом, Бохайской империи баннер на фоне горы черепов! Разложим трофеи на глине, у Дувра белеющих скал. Зачем мне холодный Лондиний? Я замок другой подобрал. Ведь я превзошел Ланселота, при этом не ранен и цел. Я сяду на трон Камелота, где Артур когда-то сидел. Истерлась брони позолота, но помнит расчетливый ум, война - это наша работа, доспехи - рабочий костюм. Остались на наших тотемах дракон, волкодав и медведь. Но перья не носим на шлемах -- так мы не собрались лететь!

-- А если провалим задачу, падем под английским мечом?

-- Коль им улыбнется удача, они пожалеют о том! Пускай наступают на грабли и вечно блуждают впотьмах -- их воздух навеки отравлен, ведь мы превратились в нерях. Мы долго идем из Китая, и нас донимала жара. Мы так беспощадно воняем, что им задохнуться пора!!!

...Все прежние битвы ничтожны пред этой у Гастингс-села. Ее описать невозможно -- настолько ужасной была. Все слилось в убийственном вихре, дорог и веков поворот, но слава о ней не утихнет, и память о ней не умрет. Но в песнях никто не услышит, как трупы за Черной Рекой клевали летучие мыши -- стервятник не самый простой. Ее описать не сумеют, хоть будут пытаться не раз. Все прежние битвы бледнеют... А впрочем, продожим рассказ.

Виновный в чудовищном сливе толпе азиатских племен, король из Нормандии Стивен на склоне холма погребен. Был Рыцарь Столешного Круга прекрасной Матильды кузен. Погиб - небольшая заслуга, зато не отправился в плен, и даже не бросился в бегство -- он жить не хотел в нищете. "Отдам за коня королевство" - слова на могильной плите. Чуть ниже приписка Пусяня:

"Покойся, мой царственный брат. Магистры Подвязки и Бани посмертно тебя наградят".

Других не оставив известий, иных не достигнув высот, живет он в легендах и песнях, и в сказках народных живет. А рядом, укрытый халатом, залитый в бальзам-канифоль, покоится Генрих Девятый, последний английский король.

Недолго стояли на месте, где трупы лежат до сих пор. Бохайцы вступают в Винчестер, идут в христианский собор. Там ждут англиканские братья, лежит золотая печать. И все представители знати -- Пусяня решили признать. Пусть их уцелело немного, но каждый отчаян и крут. Решили довериться Богу, и Божий устроили Суд. Решение приняли скоро, немало потратили сил, победу в войне приговором Приватный Совет объявил. Пусянь приближается к трону (большой золотой унитаз) и ждет от британцев корону, в которой индийский алмаз. Законный властитель последний, сидевший на стульчике том - король Эдуард Исповедник - давно повстречался с Христом.

Не знавший подобного риска, зеленый - как твой купорос, совсем престарелый епископ озвучил опасный вопрос:

-- Ты веришь в Христа, император?

-- Я что, мусульманская дрянь?! Я даже крестился когда-то, -- пытается вспомнить Пусянь. -- Был старец по имени Нестор, смешной и забавный дедусь. Болтал об угрозах инцеста... Да, Кришной и Буддой клянусь! Он тоже любил синкретизмы. Два Рима под властью моей -- отменим расколы и схизмы! -- и выпил из банки елей. Его приближенные славят, и все англичане кричат:

-- Гип-гип! Императору аве!!! Ваньсуй! Император виват!

-- Венера, Плутон и Юпитер!!! -- упали церковники ниц. -- К британцам вернулся Пресвитер с далеких восточных границ!

И в общем послышалось шуме:

-- Тебе поклониться позволь! Король, к сожалению, умер. Да здравствует новый король!

Елей растекается клейкий, летят с потолка конфетти. Протектор Уорвик Кингмейкер корону спешит поднести. И все поздравляют Пусяня с успешным восходом на трон. (Зовется в крещении Ваня, Ваньну или попросту Джон). Он будет Защитником Веры, простой азиатский монгол!

Решили английские пэры права закрепить на престол. Как стало недавно известно, епископ один, мракобес, нашел для Пусяня невесту из гордых английских принцесс. На жаркие ласки обильна, и очень приятна лицом, она прозывалась Матильда -- и Стиву являлась врагом, смертельным и очень опасным, пыталась его погубить. Пусяня в объятиях срастных стремится навек заключить. Ее отпустили на волю -- сменился в стране властелин.

Как пела воздушная Долли, никто не сравнится с Джолин -- но в мире войны нестабильной за вечный небесный мандат, никто не сравнится с Матильдой, прекрасной с макушки до пят. Ей мил англичан император, Матильда в него влюблена, и в мутные воды разврата спешит погрузиться она. В ее королевской усадьбе такая стоит кутерьма! Служанки готовятся к свадьбе, желая поесть задарма. От разных сословий и гильдий, от всех иностранных послов в подарок приносят Матильде игрушки и белых слонов. Она одевается стильно, расшив белоснежную гладь. Никто не сравнится с Матильдой умением пенки снимать! Покуда снимаются пенки, и всякая прочая муть, дрожат у Матильды коленки, и шумно вздымается грудь -- казалось, зима на прощанье, за день до прихода весны, холмы раздувает дыханьем - до снежной своей белизны. Она возбуждается очень, краснеют подушки ланит, блестят синецветные очи, навстречу Пусяню бежит. Парик шелковистый приглажен, особой становится стать, и если Матильда прикажет, не сможет герой отказать.

Но в небе сгущаются тучи, вот-вот разразится гроза. Пусянь улыбается скучно, отводит смущенно глаза и смотрит куда-то налево.

-- Меня женихом не зови. Я старый солдат, королева, но знаю слова о любви. Я мог бы рассказывать сказки, но слыть не хочу болтуном.
Не строй победителю глазки, нет смысла в строительстве том. Твою красоту не заметит лишь только несчастный слепец. И больше чем кто-то на свете тебя повести под венец хотел бы, но... будь мне сестрою. Я буду твой названный брат. -- Печаль охватила героя. -- Пусянь вообще-то женат.

-- На стерве, противной и древней?... -- в вопросе Матильды укор.

-- На гордой колхидской царевне, с далеких заснеженных гор, что Ричарду Львиное Сердце была как приемная дочь...

-- Засунь себе в задницу перца и выйди, пожалуйста, прочь!

-- Моя дорогая миледи... -- совсем растерялся Пусянь.

-- Что скажут друзья и соседи?! Заткнись, косоглазая рвань! Противный монгольский захватчик, ублюдок инцеста, монгрел, ты видишь, как девушка плачет, ты, сука, совсем охренел?! Не знала подобного срама до встречи с тобой, козопас! -- вопит благородная дама - богатый словарный запас! Язык, что привык к сквернословью, не может сдержаться уже, и ненависть рядом с любовью давно затаилась в душе. Ужасна в ревнивом угаре, как самый чудовищный враг, Кровавая Мата (не Хари)!

Пусянь отступает на шаг... Она обхватила бутылку -- зеленый осколок стекла, на гостя набросилась пылко и бровь пополам рассекла. Удар оказался несильным, но стены от воплей дрожат, и вновь атакует Матильда, наткнувшись на острый кинжал -- Пусянь отражает угрозу.
В глазах у Матильды темно.

-- Да чтоб ты подох, китаеза, -- и с треском упала в окно. Пусянь посмотрел ошалело, а там, за окном, в конопле, ее обнаженное тело лежало на голой земле. На фоне зеленой дубравы, где травкой украсился луг, как будто одетая в саван, она успокоилась вдруг. Болтали, что доброе сердце, что просто искало любви, имела Матильда The Empress, но мир утопила в крови войны бестолковой гражданской (смотрите в начале главы), где дважды терпела фиаско, и ей не сносить головы.

Вернулся на трон, опечален, убийца английских принцесс. Все дело поспешно замяли, списали на пьянку и стресс. Но после удачного старта ему преградили проход. Лежит на столе "Магна Карта", где список гражданских свобод. Рукой Безземельного Джона начертано:
"Рекс Иоанн. Земным и небесным законом мандат на правление дан. Забудем безумные споры, на длинный, без давности, срок".
И подпись Симона Монфора, изящный такой завиток.

-- Вы что, очумели, бароны?! -- растет повелителя гнев. -- Меня перепутали с Джоном? Ступайте, навозники, в хлев! Есть новый у вас император, пусть Джон, но под номером Два! Я вас научу, демократы, качать у короны права! -- Он взял с "Магна Картой" пергамент, добавил ненужных бумаг и бросил в горячее пламя, в ближайший пылавший очаг.

-- Мы можем тебя урезонить, -- Монфор отвечает ему. -- Ты держишься твердо на троне? Уверен? Скажи, почему? Ты клялся на хлебе и чаше, просил богородицу-мать, старинные вольности наши отныне и впредь уважать! В кольчуге своей монолитной, -- кричит вольнодумец Симон, -- ты был как свободы защитник, когда поднимался на трон. А где основание трона? -- Монфор в правоте убежден. -- Не в силе, а в силе закона -- таков непреложный закон!

-- Пусть в Англии каждый узнает закон непреложный один -- Свобода приходит нагая, приходит в броне - Господин! Вам стоит напомнить, наверно (сразит аргумент наповал) рассказ о судьбе Вортигерна -- он тоже свободу искал. Вы сами признали Пусяня, бароны, не кто-то другой! "Не будет рабом англичанин"? Неважно, пусть будет слугой. Я - Царь, Император, Пресвитер, Каган и Начальник Работ! Коль вы проиграли - терпите, свободу сменив на живот!

-- Но ты поступаешь бесчестно, и вносишь в державу раскол!

-- Я в Англии вашей проездом, всего лишь порядок навел! Вы вспомнили поздно о чести -- оставьте мечей рукоять, снимите трусы или крестик. А можно и голову снять!!! Поставить на площади плаху! Палач, никого не жалеть! Сюда пригласите монахов -- покойников надо отпеть. За наглые мысли ответят - и мне, и себе, и тебе - я лично мятежников этих повешу на каждом столбе! Никто самодержцев не дразнит, здесь только один сюзерен!

-- Оставь беззаконные казни! -- пытается лорд-чемберлен его успокоить. Напрасно! Плаща королевского ткань разорвана с треском ужасным - к нему повернулся Пусянь.

-- Чиновник из Звездной Палаты?! К индейцам отправишься вплавь! Я сам автократ - император! Мне право казнить предоставь!



В тот день было много казненных, их трупы на кольях торчат. Однако, с десяток баронов сумели спастись от меча. Последние в этой державе, кто вызов осмелился бро--сить гаду, что землю возглавил. Они - резистанса ядро. Их кони не знают нюансов на морду надвинутых шор. А стал во главе резистанса не кто-то, а Саймон Монфор. Прошедший суровую школу мясник, офицер, джентельмен. С ним Ричард, король Корнуолла, и Магнум, что с острова Мэн. Граф Лестер по имени Саймон собою хорош и богат. Скрывает источники найма военной удачи солдат. Известен в тиши будуаров, любимец мадам Помпадур, рубил альбигойских катаров, потом штурмовал Монсегюр. И темного прошлого грузы носил как терновый венец, забыв у сгоревшей Тулузы добытый в Юссоне ларец...

-- Катаров? А может, карматов? -- решил уточнить, на коне сидевший Пусянь-император, готовясь к тотальной войне за власть над английским доменом, над всеми британцами власть. Привыкла к подобным изменам его поглотившая страсть. -- Я видел карматов упорных. Они возвели унитаз, отделанный камешком черным, что с неба когда-то на вас едва не обрушился штормом, но в желтой пустыне упал. Кто был метеору покорным -- тот пищей для воронов стал, когда, победивший Джелаля, я шел из Ориссы в Дамаск. Мои багатуры страдали, лишенные девичьих ласк; доспехи наполнились потом, терялась трофейная кладь, но мы над врагом желторотым победу смогли одержать. Жемчужные пляжи Бахрейна, что помнят влюбленных акул, сравнишь ли с истоками Рейна, где мрачный стоит Ирминсул?!

-- Сравнения быть и не может, -- ответил гвардеец-крепыш, -- однако сомнение гложет - о чем ты сейчас говоришь?! Смотри -- развеваются стяги вождей, что Монфор приволок! Они изменили присяге, их надо стереть в порошок! Десятки мятежных бароний...

-- Как жаль, что их мало казнил... Но Лондон готов к обороне?

-- И Лондон тебе изменил! Ты видел девизы Симона?

-- Не помню. Их там дочерта.

-- На старых английских знаменах он эти слова начертал: "Пусянь никакой не Пресвитер -- простой самозванец и псих! Врагов без раздумий рубите -- Всевышний узнает своих!"

-- Любитель напыщенных здравиц! Он бредит уже наяву! За это заплатит, мерзавец -- я руки ему оторву!

...Развеялся пепел над морем, расстаял мятежник и граф. На память о смелом Монфоре стоит небольшой кенотаф. На том небольшом кенотафе короткая строчка. Одна из самых простых эпитафий: "Так Саймон сказал". Тишина хранит о Монфоре сказанья, и песни звучат партизан, о том, кто сражался с Пусянем за всех островных англичан...

-- В лесах завелись партизаны?! На Страшный записаны Суд! Кто в банду вступил?

-- Марианна и вольный стрелок Робин Гуд. Известный ухмылкою жуткой, стреляет на запах и звук, с ним Джонни по кличке Малютка и братец по имени Тук. Ломает людей об коленку Малютка по имени Джон. А доблестный рыцарь Айвенго...

-- Я снова врагом окружен! Я мог бы спросить с интересом веселых его молодцов, зачем пробираются лесом, скрываются в зоне холмов? Но прочно сидит диадема, и снова свой меч обнажу! Где подлый шериф Нотингема?

-- Он тоже примкнул к мятежу. Он предал владыку Бохая, в леса убежал и ты ды, и кельтов, и Гисборна Гая поганец поставил в ряды.

-- Я был добродушным и нежным, но хватит, довольно с меня! Поставить над осью тележной!!! Не будет ни ночи, ни дня, ни верха, ни дна, ни покрышки, на камня на камне стоять! Повесить ублюдков на вышке и в землю живьем закопать!!! Распять на столбах эшафотных любое в стране существо, людей и домашних животных -- не смейте щадить НИКОГО!!!

Ахейцы и Троя не знали, а также Тартар и Аид подобных таких вакханалий, тотальный такой геноцид. Едва одолевший Монфора, десяток племен истребив, вступает в шотландские горы Британии новый шериф. Но там, не страшась геноцида, застыли, как каменный тролль, шотландские скотты Давида (так звался шотландский король).

-- Подумай, пришелец, о боге -- на шее твоей голова! Мы Эдварду Длинные Ноги ломали не раз, и не два! Мы горцы, а вовсе не трусы -- ты нас понапрасну не зли! Шотландцы, мы бились за Брюса, мы вместе с Уоллесом шли!

Холодный, как боа-констриктор, Пусянь отвечает скотАм:

-- Вы были безжалостны к пиктам -- я буду безжалостен к вам!

Напрасно в британской глубинке, напевом растянутых жил, гудели шотландцев волынки -- Пусянь никого не щадил. Отправились скотты в нокаут, на поле остались -- мертвы, и даже бессмертный Маклауд лишился навек головы. В их гибели страшной уверясь, на поле, на том, боевом, цветет опьяняющий вереск -- на мертвом цветет и живом. По трупам несчастных ублюдков отважно шагая вперед, бредут пивовары-малютки, готовят таинственный мед. В обломках стены Адриана, где дышит болотная гать, лежат перебитые кланы -- и тем, и другим не восстать. Быть может, в далеком Уэльсе, за скромной цепочкою гор, ученый по имени Цельсий составит шотландский фольклор. По воле Уильяма Пэта (кумир у него - Бафомет), погибли потомки Макбета, и этот оставили свет. Скакавший от самой Коломны, гуляет монгольский нукер в лесах Каледонии темной. Так месть совершил тамплиер.

Еще не закончилась пьеса!

На племя людей обозлен, на пляже пустынном Лох-Несса напал на Пусяня дракон! С тяжелым хвостом, одноглавый, зубами наполнена пасть, из прежних времен динозавр собрался поужинать всласть. Но схватка закончилась быстро -- не точным ударом меча. В ушах оглушительный выстрел до самого утра звучал. Железом не выиграть в спорах, мечом не сравнять крепостей, китайский убийственный порох -- таков аргумент королей. Не ждя подходящего галса, отбросив подальше мушкет, в драконьей крови искупался как Зигфрид, что в сагах воспет. И руки омыв в Мори-Ферте, где бьется о камни прибой, воскликнул:

-- Теперь я бессмертен! -- великий бохайский герой.

Устав от усилий батальных (не с точки моральной, отнюдь), монголо-татарский начальник немного решил отдохнуть. Поставил над озером лагерь, добился в шатре чистоты, развесил доспехи и краги, и взялся проверить посты.

-- Ты видишь?! -- спросил часового. -- Империю топчут мою!

Но только солдат бестолковый не сразу ответил вождю.

-- Цветисто одетые бабы, палатки, колеса телег... Цыганских кочевников табор опять совершает пробег.

-- Цыгане? Пойду, поболтаю. Обратно вернусь на заре. Надеюсь, меня не узнают - доспехи остались в шатре. А если узнают цыгане? Какая, прости, ерунда. Наверно, полюбят Пусяня -- я их не губил никогда.

И вот новоявленный хунну в цыганском поселке бродил. Бренчали гитарные струны, а кто-то медведей водил. Звучали любовные стоны за тонким навесом шатра. А наш победитель дракона внезапно присел у костра.

-- Кто песню сыграет сначала? Хочу отдохнуть от войны. Мне так одиноко, ромалы, вдали от родимой страны! Арийцев наследники древних, успели весь мир прошагать. Друзья, я ведь тоже кочевник, но только устал кочевать. -- Завыл от тоски император, печаль захлестнула глаза. Стекла по щеке бородатой совсем не скупая слеза. -- Поймите, ромалы, мне тяжко! Я душу желаю излить! -- разорвана с треском тельняшка, повисла на поясе нить. -- Тангуты, кидани, журчени, Матильда, Пусянь и Даши. Кто больше истории ценен - о том рассказать поспеши, с особым певучим прононсом, вещей раскрывающим суть, мужчинах из камня и бронзы -- и женщин воспеть не забудь.

Покуда гудели шарманки, а кто-то на скрипке играл, в объятиях знойной цыганки уставший Пусянь задремал. В покое ночном разгляделся чудесный и сказочный сон. Как будто в Машине Уэллса вернулся к началу времен. На карте волшебной Пусяню тогда рассмотреть довелось ландшафты иных очертаний, другую небесную ось. Пасутся быки-минотавры, не знают двора и кола. Там в небе парят птерозавры, пугая размахом крыла. Зубастый дельфин волоокий -- моря бороздит зевглодон. Скользят над землей диплодоки - все стадо пятьсот килотонн. Свои проявляя рефлексы, зубов обнажая клыки, из джунглей выходят ти-рексы, бегут аллозавров полки. О них не расскажут Плутархи и сам Геродотос-отец, но жрут черепах эндрюсархи -- волчата в одежде овец. Забавны, как древние мопсы (но клюв попугайский у них), гнездо стерегут цератопсы, когда нападет дейноних. Элита кошачьих народов (Пусянь красотой поражен), несутся в степях махайроды, за ними бежит смилодон. Убийцы, стервятники, воры - добыча прилипла к когтям - зловещие Птицы Террора за ними идут по пятам. У быстрой речушки на склоне, где ящер едва не погиб, следит за водой барионикс и быстрыми стайками рыб.

Неважно, восток или запад, куда б не направился вождь - земли освежающий запах, и теплый, и ласковый дождь. Стрижей оглушающий щебет звучит от зари до зари. Травою украшены степи - ее не топтали цари, ведущие толпы номадов, лишь дикие звери бегут. Лягушек ночные рулады разбудят болотистый пруд. Лесов неприступные стены, где с кедром соседствует ель; цветение слив белопенных, прекрасной малиновки трель в ушах сладкозвучие точит и звонкий рисует узор. Слетит огнегрудый комочек на трав полноцветный ковер. И в небе погаснет не скоро Луна, где живет селенит -- она освещает просторы, лучами в ночи серебрит. Весна перед новым рассветом моргает ресницами век, не зная, что с этой планеты исчез навсегда человек...

Во рту с отвратительным вкусом, едва оценив красоту, владыка державы тунгусов проснулся в холодном поту. Подругу решил не тревожить... Сбежала! Пусянь возмущен. Цыгане убрались в Камбоджу, а может куда-то еще, в индийские джунгли и кущи, где Новый не знают Завет. Вернемся к проблемам насущным. Пусянь собирает совет.

-- Британцев осталось немного.

-- Довольно. Щадить христиан. Живых приготовить в дорогу. Приказ -- переплыть океан. И в новом особом законе об этом сказать напрямик: "Рабов для бохайских колоний послать на другой материк". Пускай ужаснут океаны, где чайка над морем кричит, английских рабов караваны! Для спин приготовьте бичи! Остатки мятежников горных в колодки забить молотком. Работайте, саксы, упорно -- ведь солнце еще высоко! Пусть каждый узнает -- отныне, навеки, почти навсегда Британия стала пустыней, в руинах лежат города. Как будто на теннисном корте последний закончился сет. Ослепшие глазки Линортис глядят с укоризной в ответ. Спросите у волка на пашне, что скоро отходит ко сну -- спросите у мертвых и павших, кто выиграл эту войну?!

Он выпил три бочки кумыса, и снова забрался в седло. У самого Ратского мыса строительство долгое шло. Там памятник мощный построил, на нем начертал манифест:

Britannia can be destrоyed -- Delenda Britannia est!

Предатель Воителей, где ты?
Убийца отважных мужей,
Сорви покрывало с планеты -
Я видел ее в неглиже.

Никто не остался за нами,
Знак мягкий - и тот увели.
Возьми, император, на память
Английский кусочек земли.

Никто не задержит напора,
Знак мягкий упал впереди,
Найди обсуждающий форум --
У самого края найди.

Владыка, ты видишь твердыню?
Линортис закрыла глаза.
-- Ах, это прекрасное имя! --
Солдат потрясенный сказал.

Трещал многоствольный рибауд,
Его поддержал Лупдегер,
Лучом не светил Фомальгаут --
Из прошлых и будущих эр.

Надежда погибнет последней,
Мечта -- никогда не умрет.
И то, что случилось намедни,
Рассмотрит любой патриот!

Однажды, на севере дальнем,
Великий и малый тунгус
Истошно подносят запальник
К затворам своих аркебуз.

Орисса хранит монолиты,
Линортис не помнит обид,
Еще не остывший от битвы
Центавр монгольский бежит!


П редатель Воителей, где ты?
У бийца отважных мужей,
С орви покрывало с планеты -
Я видел ее в неглиже.
Н икто не остался за нами,
Ь (Знак мягкий) -- и тот увели.

В озьми, император, на память
А нглийский кусочек земли.
Н икто не задержит напора,
Ь (Знак мягкий) упал впереди,
Н айди обсуждающий форум --
У самого края найди.

В ладыка, ты видишь твердыню?
Л инортис закрыла глаза.
А х, это прекрасное имя! --
С олдат потрясенный сказал.
Т рещал многоствольный рибауд,
Е го поддержал Лупдегер,
Л учом не светил Фомальгаут --
И з прошлых и будущих эр.
Н адежда погибнет последней,

М ечта -- никогда не умрет.
И то, что случилось намедни,
Р ассмотрит любой патриот!
О днажды, на севере дальнем,
В еликий и малый тунгус

И стошно подносят запальник

К затворам своих аркебуз.
О рисса хранит монолиты,
Л инортис не помнит обид,
Е ще не остывший от битвы
Ц ентавр монгольский бежит!


Печать властелина Бохая -- Орленок, Змея и Квадрат. И так завершилась Большая Война за Британский Мандат.

-- Что дальше? Гебриды? Фареры? Опять Мексиканский залив?

-- Неважно. Спускайте галеры.

НИКТО НЕ ОСТАНЕТСЯ ЖИВ!!!
 
Люди из бронзы и стали

Главные действующие лица:

Люди Золотой Орды:

Пу-Сиань Ван-Ну -- Сын и Брат Неба, Тъянь-Ванг (Небесный Король), Августейший Дракон-Император Срединной, Чжурчженей и Алчун, Цзинь Ши Хуанди, Император Тянь-Тай, повелитель Дачжень, Западного и Восточного Ся, Чжурчедский Фухано, Алтан-Хан, протектор Бохая, Дунданя и Бегина, Отец Нанайских Мальчиков, Лорд-Протектор Ци и Намбу, Богдыхан Манчжоу-Го, Legate Digitant and Agitant of the Gigantic Elephants, Океан-Хан, Император Северного и Южного Китая, Гурхан Западного Китая, Янг Ди-Пертуан Агонг-и-Бесар, Махараджа Хиндустана и Халистана, Кайсар-и-Хинд-и-Рум, Хорезм-шах Ирана и не-Ирана, Защитник Вер, Иоанн Пресвитер, царь Грузии и Армении, Император западных и восточных римлян, Каган хазарский и кипчаков, король Венгрии, Богемии, Польши, Германии, Дании, Готландии, Англии, Шотландии и Альбанорге, Император Скотторум (Верховный Король Ирландии), Король Севера, Властелин Мира.

Ваньянь Агада -- Первый Маршал Империи, вице-император Эпира, Македонии, Болгарии и Восточной Гибернии.

Пуча Гуаньну -- Четвертый Маршал Империи, Мастер Огненных Копьеносцев.

Хубилай бар Толуй -- адмирал имперского флота, вице-император Тавроскифии, Готландии и Арморики.

Борис Эль Терминадор, из Дома Рурика, король Андорры, вице-император Иберии.


Люди Бледного Севера:


Биргер Магнуссен, лорд-протектор Швеции и Финляндии.

Александр Невский, цезарь Новгородской Республики.

Снорри Стурлуссон, вице-король Исландии.


Люди Светлого Запада:


Людовик IX Валуа, прозванный Святым, король Франции.

Бланка Кастильская, королева Франции, мать Людовика.

Монжуа, герольд Франции.

Фердинанд (Фернандо) Третий, прозванный Святым, король Кастилии и Леона.

Альфонсо Х, прозванный Мудрым, король Кастилии, Леона и Римлян.

Энрике Сенатор
, принц Кастилии, Imperator totius Hispaniae (Император всея Испании).

Санчо (Саншу) Второй, прозванный Благочестивым, король Португалии.

Тибальдо (Тибо) I Трубадур, король Наварры и Шампани.

Хайме Завоеватель, король Арагона.

Хайме Второй, принц Арагона, сеньор Монпелье и король Балеарских островов.

Мухаммед Насрид, султан-император Гранады.


Люди Темного Прошлого:


Ваньянь Дигунай - бывший китайский император Цзинь, собственная тень былого величия.

Изабелла, Аэндоррская вошебница.


Люди Светлого Будущего:


Джон Уэстерли, агент Терранской Империи.

Шарлерой, защитник Земли.

Кайнан, король Норвегии.

Поэт, гражданин.

Гражданин, поэт.


Нелюди:


Рагнар Стурлуссон, король Шпицбергена.

Окпетис Марн
, воин мнерианской расы.

Мурвен, зверь из бездны.


А также солдаты, императорские курьеры, служители культов, лагерные шлюхи и другие.

Время действия - 1245-1247 год.

Место действия - Западная Европа, от Исландии до Гибралтара.



АКТ ПЕРВЫЙ



Товарищ, ничтожную малость осталось пройти на закат -- так вспомним, с чего начиналась Война за Небесный Мандат.

В одной из монгольских ложбинок, в далеком пустынном краю, казнили враги Темуджина, а может, убили в бою -- неважно. Не ставший легендой, погиб и развеялся в дым. Ушел "Потрясатель Вселенной" в инферно совсем молодым. Лишь волны могучего Стикса уносят Харонов челнок. Наш мир навсегда изменился -- запомни об этом, дружок. Придется другим каганатам войны рисовать полотно.

И к власти пришел император, что звался Пусянь Фухано! С пеленок не знавший покоя, покрытый десятками ран, носил погоняло смешное -- но не был смешным богдыхан. Из очень особой породы, исчадие адской глуби, людей, племена и народы - и целые страны губил. Рожденный из глины нехрупкой, величьем своим опьянен, Китай превратил в мясорубку, Корею, Вьетнам и Лусон. И злость пробудивший такую, что пали дворцы Ксанаду, был свергнут мятежным Елюем в шестьсот двадцать пятом году.

Сидевший на троне нетвердо, но крепко сидевший в седле, повел азиатских ворлордов на запад по нашей Земле. И вот незаконченный список Пусянем захваченных стран -- Непал, Камарупа, Орисса, Гуриды, Кашмир и Ширван; пройдя по Евразии рысью, он взял Самарканд, Эстергом, Мангуп, Трапезунд и Тбилиси; и в Англии стал королем. Во время последней беседы, в главе предпоследней Пусянь готовил вторжение к шведам - и всех опустил в иордань.

Не всех.

В завоеванной Бирке, при свете оплывшей свечи, наместник Финляндии Биргер с Пусянем союз заключил. Эпичный, как саги и висы, на фоне карельских лесов был пакт агрессивный подписан на ужас Республике Псков.

Пусянь, что в Сионе не славен, буддист, узкоглаз, желтощек - ему предложили возглавить крестовый поход на Восток!

Б И Р Г Е Р

-- Но ты побеждал эфиопов, в Иране взрывал блиндажи - ты лидер Единой Европы, кому же еще предложить? На самой предельной нагрузке вести белоглазую чудь на подлых схизматиков русских, щитом прикрывающих грудь! Сольются в едином аккорде под свист аркебуз и пращей Ливонский монашеский орден и братья с мечом на плаще. На камнях начертаны руны, их всякий твердит наизусть - грядет император Алчуна, ему покоряется Русь!

П У С Я Н Ь

-- Восток задрожит, потрясенный! Услышь наступления шум! Туда потянулись колонны... не танков - "агами гурум".


Выводит чеканные фразы писец на пергамном листке. Заносит в реестры приказы на сорок шестом языке. За словом рисуется слово (на взгляд монголоида - бред), в Орде пополнение снова, к норвежцам добавился швед. В единый кулак собираться велит богдыхана приказ бойцам ста двенадцати наций, шести человеческих рас. Стрелки формируются в банды, грядет бесконечный грабеж.

С другой стороны Александр к войне приготовился тож.

Он был новогородский коммандер, в Ижорской земле атташе. Да, звали его Александром, он был македонцем в душе и сердце своем! Но не только - среди родословных ветвей принцесса по имени Ольга была македонских кровей и внучка царя Симеона (принцессы гласит житие). Князь Игорь, по уши влюбленный, похитил в Родопах ее. Но мы отвлекаемся снова. Продолжим о битве рассказ. Копаться в его родословной, поверьте, не время сейчас!

Не знавший, какие причины Пусяня к нему привели, созвал боевые дружины со всей Новгородской земли. Собрались заметные силы, готовые броситься в бой. Священник махает кадилом, и колокол - БУМ! - вечевой. Ногаты, резаны и куны меняют на шлем или меч. А князь, что взошел на трибуну, толкает воинственно речь:

А Л Е К С А Н Д Р

-- Комета горит над Тунгуской. Прощайтесь с женой молодой. Готовьтесь на озере Чудском сразиться с китайской ордой! Мы встанем на камне Вороньем, презрев наступающий шторм, и фрицев на льду похороним, их к рыбам отправим на корм! Свободные русские люди! Закроем ворота ключом, а наше отечество грудью -- погибнет идущий с мечом! Сыны христианского бога - спасем православную Русь! Не бойтесь наемников ЗОГа - ведь я их совсем не боюсь! Негоже трудиться в субботу, но утром апрельского дня придется мечом поработать. Отец, помолись за меня.


И вот, не совсем на опушке - на кромке холодного льда, стояли в короткой кольчужке, когда надвигалась Орда. Застыли, надвинувши шлемы на каждой второй голове, щиты разукрасив тотемом, стрелу приложив к тетиве. Разбиты на варны и касты, где каждый смотрел свысока, отряды весьма разномастны, почти как Пусяня войска. На твердой поверхности белой собрались под княжеский стяг ижорцы, словенцы, карелы и даже залетный вотяк, полки Брячислава и Пскова, Миндовга наемная жмудь, посланцы из града Ростова...

И кто-то промолвил "Идуть..."


По снегу, по свежему следу, что мелкий оставил зверек, тащились тевтонцы и шведы, и злобный горел огонек за сеткой забрал крестовидных. Как змеи шипели они. Наверно, им было обидно -- Пусянь их совсем не ценил, бросая в смертельную драку. Пусянем уже побежден, был первым отправлен в атаку арийский штрафной легион. Тевтонцев, построенных четко, и весь ненавидевших мир, погонщик подбадривал плеткой, носивший бохайский мундир. Подобно небесным раскатам, рабов поминавший родню, гремел восьмибашенным матом, давя мятежи на корню. Его деревянный шпицрутен от крови совсем почернел!

Пусянь восседал на мамуте и мрачно на это смотрел. Когда совещался в риксдаге, не думал в туманной дали увидеть багровые стяги полков Новгородской земли. И в тронном устроившись зале, средь льстивых жеманных послов, не думал узреть персонально отряды Республики Псков!

П У С Я Н Ь

-- О, Митра, Асура и Валка! Ифрит и шайтан в мираже! Я вспомнил, что в битве на Калке я с ними сражался уже. Россия - противник особый, с ним трудно закончить войну. Я слыть не хочу русофобом. Пожалуй, назад поверну. Зачем в новгородском бедламе стремиться запутать узлы? Пусть шведы сражаются сами. Мы шведам почистим тылы! И финнов ограбим в Суоми.


* * * * *


Не видно на Севере всем достойных противников, кроме лежащих давно под крестом.

Не все под крестами, не только... Вот был, например, великан, который в сожженном Стокгольме шептал перед смертью "Вотан..." Другой, ламинаром увешан, что тоже не сдался живым, имел неарийскую внешность, кричал среди битвы "Гризим!..." И звали Пусяня Стоглавым - в шатре императорском он сложил, победив скандинавов, не менее сотни корон! Потом уточнил - девяносто. Где десять еще соберет? На дальний заснеженный остров его отправляется флот.

Живут там не землепроходцы - потомки морских королей. Исландией остров зовется, немногим знаком на Земле. Вулкан, что кольцо переплавит, порой просыпается там. И мрачный поселок Рейкъявик не рад узкоглазым гостям. Встречает гостей из-за моря, спокоен, устал и суров, писатель по имени Снорри, что в древних не верил богов.

С Н О Р Р И

-- Творцы своих собственных судеб, герои грядущей войны, то были не боги, а люди -- и тем они были сильны. Пускай мы пришли к христианам, и кровью, и плотью, сынок, но помним асиров и ванов, мы ждем Судный День - Рагнарок! Тогда-то под ангелов песни и демонский вой из глубин, быть может внезапно воскреснет сам Один - и он не один. С ним вместе пространство согреют Фриг с Фуллой
своей теплотой. Вернутся и Бальдур, и Фрея, и Локи взойдет над землей!

П У С Я Н Ь

-- Вот так зарождается вера, -- Пусянь погружается в грусть, -- я сам ученик Эвгемера -- я богом сейчас становлюсь!!! Зачем я собрался в Рейкъявик? Поэт удлиняет рассказ. Мне храмы и капища ставят повсюду в Европе сейчас...



К небу возносят длани
Жрицы, прекрасны ликом,
Гимны поют Пусяню:
-- Славься, Пусянь-владыка!

Солнце в зенит стремится,
Скоро над миром встанет,
Даже скоты и птицы
Славу поют Пусяню!

Плотность ушных затычек
Слово "ПУСЯНЬ!" раскроет,
С этим свирепым кличем
В битву идут герои!

Павших на поле брани
Век не дождется Один,
Имя назвав Пусяня,
В полночь они отходят.

Имя его шептали,
"Славься, Пусянь, в Китае!"
Один одИн в Вальгалле,
В зале своем скучает.

Сбросив кумиров прежних,
В небе орел кружится,
В белой своей одежде
Жертвы приносят жрицы.

Ставший из равных первым,
Грудь защитив эгидой,
Жадно глотает жертвы
Страшный Пусяня идол!

Кровь на алтарь прольется
И обагрит ступени,
Из временных колодцев
В полночь вернулись тени.

Тени былых столетий,
Правду открыть спешите!
Хором "ПУСЯНЬ!" ответят,
"Знайте, Пусянь - Спаситель!"

Идол укрыт доспехом,
Глазом горящим ранит,
Стены ответят эхом,
Имя назвав Пусяня.

Лошадь стучит копытцем,
Гривой играет ветер,
Жадно глотают жрицы
Мудрость былых столетий.

Знаний поток ментальный
Полночь пронзает светом,
(Знал бы Пусянь реальный,
Что с ним творят поэты!!!)


...Но самое честное слово - скучаю опять по мечу. И с автором "Круга Земного" беседу вести не хочу.

С Н О Р Р И

-- Ты мог бы остаться как Кореш обычным персидским царем. Зачем ты империю строишь? Нет смысла в строительстве том. Зачем убивать и калечить, и стрел забивать долото, когда о материях вечных не хочет подумать никто?

П У С Я Н Ь

-- Я слышал подобные речи в одном из покинутых мест. Кто их произнес - изувечен, над ним возвышается крест! Ты знаешь, в бохайской державе, а также в державах других, надгробья для павших не ставят - их ставят для взглядов живых. И вид этих стобиков твердых, их мрамор и серый гранит, печаль пробуждает и гордость, и память о прошлом хранит. Однажды погаснем, как пламя, навек растворимся в золе - и только останется память, и наши следы на земле...

С Н О Р Р И

-- В анналы войдет, на скрижали твоя беспокойная гридь. За что вы людей убивали? - могли бы до старости жить. Когда подведутся итоги, что скажешь Судье, преклонен?

П У С Я Н Ь

-- Убийца - убивший немногих, но я-то убил миллион! Убил за Большую Идею -- не в темном проулке за грош. Я - тварь или право имею?!

С Н О Р Р И

-- Ты право в борьбе обретешь. Ты к цели идешь планомерно, но их почему-то не спас -- мертвы Розенкранц с Гильденстерном, и шпагой убит Фортинбрас. Достаточно двинуть мизинцем в истории нужный момент, и сможешь с Ютландии принцем сравниться в одной из легенд. Ты должен почувствовать меру, не только удары меча...

П У С Я Н Ь

-- Вернемся опять к Эвгемеру? А то я совсем заскучал. Я помню, художник с мольбертом картину не смог завершить, когда мы у стен Манцикерта пошли византийцев крушить. В жестоком тринадцатом веке, на склоне Таврических гор погибли надменные греки, и их базилевс Феодор. Я мчался верхом на Торпеде, ромеев глотал на обед; мы шли от победы к победе, но мне не хватало побед. Застряла война в апогее, на сердце лежала тоска, когда в разоренной Никее я свиток в золе отыскал. Под горкой разбитой посуды, обуглен, недевственно бел, каким-то неведомым чудом он в центре войны уцелел. Был свиток коротким - не длинным, и я, не меняя лица, дошел до его середины, потом дочитал до конца... Внезапно я выронил книжку и плотно захлопнул уста. В мозгу будто молнии вспышка расставила все на места. И вскоре, прекраснейший ликом, ведомый порывом души, я вышел на берег и крикнул (мой голос прибой заглушил!):

-- Мне море подвластны и горы, Тамас и земная юдоль, я сам Император Скотторум, Великий Небесный Король! Рожденный великим Пусянем, я в самом начале пути -- я тот, долгожданный Избранник, я мир предназначен спасти!!!

(...Сильней колокольного звона слова отдавались в мозгу, и Снорри молчал, потрясенный, на том ледяном берегу).

А скромный Пусянь заключает:

-- Прощай, мой таинственный друг. Твой остров - тебе оставляю, а сам возвращаюсь на юг. Владений моих середина вдали от исландских красот. А вот появилась причина -- что этот гонец принесет?

Ведь снова гонец прилетает, и хану спешит доложить:

-- Людовик разбил Хубилая!

П У С Я Н Ь

-- Не может подобного быть!!!

П О С Л А Н Е Ц (бледнеет, как творог):

-- Там был абсолютный провал. Всех рыцарей тысяч за сорок Людовик на битву собрал. Равнина в шатрах и палатках до самого города Ренн, а наших -- не больше десятка, с трудом набирался тумен! Монголы, готовые к схваткам, сказали -- "Приди и возьми! Пусть наших не больше десятка, но каждый достоин восьми!" В доспехи закованным пузом, на каждом - серебряный шлем! -- блистали щитами французы, а мы не блестели совсем. Увы, не порядком и классом монголов сломили они, а просто засыпали мясом в стальной облочке брони!

П У С Я Н Ь

-- А где Хубилай-буревестник? (спросил осторожно Пусянь).

П О С Л А Н Е Ц

-- Пропал, без привета и вести, ему не досталась Бретань...

П У С Я Н Ь

-- Прощай, не узнавший седины, ты будешь всегда молодым... Был братом и названным сыном, и мы за тебя отомстим! Меня ты расстроил докладом, -- властитель забрался на борт. -- Скорей собирайте Армаду, оставим Исландии порт! Пусть парус, глотающий ветер, французам спешит передать -- не смеет на этой планете Пусяня никто оскорблять! Ведь мне покорился ордовик, и мне покорился силур - и этот надменный Людовик посмешищем станет для кур!


Блюет незаконченный завтрак гребец на скамье у весла. Плывет в океане эскадра, а в ней кораблей без числа. Раскрыв парусов диафрагму, как факел в космической тьме, плывет бронированный флагман. Скучает Пусянь на корме. И вот приказал лейтенантам не в море забрасывать сеть -- собрать на борту музыкантов и песни веселые петь.

П Е В Е Ц

-- О чем император тунгусов желает услышать напев?

П У С Я Н Ь

-- Давайте про этих французов! (Пусянь предложил, покраснев).

П Е В Е Ц

-- Надеюсь, не бросишь на рифы? Отлично ложатся в размер, в куплеты, легенды и мифы...

П У С Я Н Ь

-- Легенды?

П Е В Е Ц

-- Ну вот, например. Здесь пламени меньше, чем дыма, зато превосходный вокал!


"Как франки поспорили с Римом, и кто-то из них проиграл".


Тяжелым увенчаны грузом --
В железе и конь, и барон,
На поле стояли французы,
Напротив стоял легион.

И каждый, железом закутан,
Готовый бежать и залечь,
Держал замечательный скутум
И острый, но маленький меч.

Стальные наплечники лорик
Сверкали, как солнечный свет,
Об этом напишет историк,
Об этом расскажет поэт.

Им выиграть битву по силам,
Вот ищет достойную цель
Летящий чудовищный пилум
(Расскажет о том менестрель).

Расскажет, увидевшись с дамой,
Любовник-герой Дон Жуан,
Как спорил Орел с Орифламмой,
Волчица -- с Дени Монжуа.

На время умолкните, музы!
Пусть пушки теперь говорят!
Помчались галопом французы
На маленький римский отряд.

Совсем небольшая когорта
Подобна стене крепостной,
Не знала ни бога, ни черта,
Ни страха -- ни смерти самой.

Не знала ни бога, ни черта,
Застыв на рассвете времен,
Совсем небольшая когорта,
Но имя ее - легион!

Французская конница мчится,
Их копья -- как бешеный еж,
Однако потомков Волчицы
Так просто в бою не возьмешь!

Застыли, подобно фаланге,
Триарий, гастат и велит.
Дрожите, ничтожные франки --
Волчица опять победит!

Мы пилумы держим -- не финки!
Острее трезубцев и вил!
На этой красивой картинке
Опять легион победил!

И самое честное слово --
Поверьте, что я не злодей,
Но выхода нету иного,
Придется колоть лошадей.

Рубить хладнокровно и сухо
Их мягкую, нежную плоть,
Ломать им копыта, и в брюхо
Мечом беспощадно колоть.

А быстрые точные стрелы,
Что в небо пускал гастрафет,
Валили потомков Мартелла --
Французам спасения нет!

Оружие выше, соратник!
Французы бежали, как лань,
Опять побежден лягушатник,
Вертелся в гробу Шарлемань!

Но что там?! Исполнена гнева,
Отправит язычников в ад,
Идет Орлеанская Дева
И новый французский отряд.

За ней батальоны пехоты,
С насечкой на каждом стволе
Идут мушкетерские роты,
И сам кардинал Ришелье!

Пусть каждый не трезвый, а пьяный,
Но взявшись за дело всерьез,
Идут за спиной Дартаньяна --
Атос, Арамис и Портос!

Взял каждый из них псевдонимы,
Но правду узнал кардинал!
Так франки поспорили с Римом --
И кто-то из них проиграл.


-- Отлично, -- захлопал в ладоши довольный собой богдыхан. -- Конец оказался хорошим, ведь был побежден Дартаньян? Нам плыть остается немало, я вижу маяк - Абердин.

И снова труба заиграла, и с ней загудел тамбурин.


В кровавом бою уничтожен,
и в сердце не чувствуя боль,
восходит на смертное ложе
не ставший великим король.

Властитель империи франков
двенадцать столетий назад
скончался от маленькой ранки --
в стальном наконечнике яд.

В тылу оставаться постыдно,
с другими скакал наравне,
и вот результат очевидный --
убит на саксонской войне.

Сравнимый с Арнольдом и Куллом
подобно комете блеснул,
где спорил Христос с Ирминсулом,
но твердо стоит Ирминсул.

В смертельной агонии с хрипом,
в бреду прошептал Шарлемань:
-- Я викингов видел лонгшипы,
они огибают Бретань...

Теперь аквитанскому Эду,
что поднял недавно мятеж,
придется доверить победу,
закрыть пограничную брешь.

Быстрее овчарки и таксы,
из ада восставшие псы,
враги императора - саксы -
свои поправляют усы.

Черней мавританца и ваксы
их души и даже сердца,
но бились отважные саксы
за род и Вотана-отца.

Спиной повернувшись к венеду,
у фризов не требуя дань,
они одержали победу.
Стрелою убит Шарлемань.

Доспехи навылет пробило,
на битвы четвертом часу.
И где Шарлеманя могила?
В глухом и безлюдном лесу.

Не стал полководцем великим,
Судьбы не прославил Копье.
Лежит под кустами клубники,
и кружит над ним воронье,

и бегают серые волки,
сидит иногда вурдалак.
Французской державы осколки
летят в галактический мрак.

В ночи, беспросветной, унылой,
когда не восходит Луна,
дрожит Шарлеманя могила,
и пасть раскрывает она.

Стряхнув застоялую воду,
раздвинув могильную крепь,
выходит король на свободу,
но очень короткая цепь.

Над тем заколдованным бором,
крылом зачернив небосвод,
кружится и каркает ворон,
и песню такую поет:



Карл Великий убит
на саксонской войне,
на четвертом у власти году.

Он в могиле лежит,
Только кажется мне,
Я ее никогда не найду.

Он в могиле лежит,
Он великим не стал,
Не вошел в полководцев семью,

Черный ворон кружит,
Черный волк закопал
У могилы добычу свою.

Только ночью иной
Ужасающий звук
Раздается над лесом, и вот --

Под пугающий вой
И костей перестук,
Шарлемань из могилы встает.

Заржавела броня,
На короне изъян,
Добрый меч превратился в труху,

Кто зарезал коня,
И насыпал курган,
Над могилой его, наверху?

Кто сложил лабиринт --
Валуны-сторожа,
Как почетный стоит караул,

Это сакс Видукинд,
Он врагов уважал,
Так ему приказал Ирминсул.

Черный ворон кружит,
Словно сказочный зверь,
И спросил Шарлемань молодой:

-- Черный ворон, скажи,
Что там в мире теперь?
Только помни -- я вовсе не твой.

Ворон глаз повернул,
В нем далекий пожар
Отразился, как близкий костер.

Задрожал Ирминсул,
Птица вещая - "Каррр!"
И пошел обо всем разговор.

-- Как упал Шарлемань,
Аквитанец восстал,
Мавританцам досталась Гасконь,

Отложилась Бретань,
И баварский вассал
Тоже масла добавил в огонь.

Негодяй Тассилон,
Покровитель исскуств,
Вызвал воинов в красных плащах --

Бросит в бой легион,
Станет кайзером дукс,
Как богам и себе обещал.

Как обрушил топор
На тебя, Каролинг,
Мощный сакс (или викинг-пират?)

Франки впали в раздор,
Крепко держится Ринг,
И подвластный ему каганат.

Через десять секунд
После смерти твоей,
Приключилась другая беда.

Отложился бургунд,
В кучи хладных камней
Превращает твои города.

Отступил авангард,
Через Альпы бежал,
Франк не знатный сегодня храбрец...

С юга жмет лангобард,
Разрушитель держав,
Гордо носит железный венец.

Зарыдал Шарлемань,
Как услышал о том,
-- Ах, зачем я проснулся сейчас!

И уйдя в глухомань,
Вновь уснул вечным сном,
Так о нем завершился рассказ.




* * * * *

...Он знал, разрушитель свирепый, куда привести корабли! У злобного города Дьепа морпехи на берег сошли. Был ветер, и привкус соленый, песок захрустел на зубах. И воздух, пропитан озоном, свистел у бохайцев в носах. В руках не зеленая ветка -- железных мечей рукоять, и вновь полетела разведка секреты в бою добывать.

По тропкам проселочным мчится наемник из клана Барлас, анжуйский встречается рыцарь -- влетает стрела между глаз. Везде на французских равнинах, просторах несчастной страны, гудят боевые машины -- продукты "Исскуства войны". Китайским богам на потребу страну превращают в ничто, и дым поднимается к небу от сотен горящих шато. И с первого взгляда заметен орды проходившей маршрут, повсюду на нашей планете его без труда узнают. Поселков поджаренных - тыщи, упорно трудилась орда! Везде городов пепелища, кто помнит о тех городах? Костры в европейской пустыне Лаваль, Безансон, Орлеан -- в плохом настроении ныне Небесный Король-богдыхан.

Крестьяне берутся берутся за вилы -- ужасен захватчика гнев! Как будто вернулся Аттила, но где отыскать Женевьев? В часовне правители франков не могут ни кушать, ни спать. Молились Людовик и Бланка - его королева и мать:

-- За павших - и старых, и юных, за реки текущие слез, пошли нам победу над Гунном, небесный владыка Христос! За все подожженные крыши пусть в адском пылает огне!

* * * * *

...Молитву Христос не услышал.

Он был на другой стороне.

* * * * *

Победы, добыча, трофеи, прекрасные девы в кровать... Шагали от самой Кореи -- и стоило, вправду, шагать. Хвала беспощадному Пуру -- здесь делать умеют вино! Но вот наконец-то манчьжуров куда-то привел Фухано.

Опушка зеленого леса, кусты и поганки-грибы. Французы построились тесно, щиты украшают гербы Анжу, Арманьяка, Шампани; нормандцы, гасконцы, Гиень явились сразиться с Пусянем -- но их не боятся чжурчжень, нанайцы, бохайцы и гольды.

Французы бойцам не страшны! Пускай присылают герольда, согласно законам войны.

Г Е Р О Л Ь Д

-- Приветствую, доброе утро! Гуд монинг, ни хао, бон жур! Я рад -- к нам явился не шудра, а сам император манчьжур! Король благородный Людовик тебе поклониться велел! Он пир для тебя приготовил...

П У С Я Н Ь

-- А я для него - самострел. Без лишних соплей, покороче.

Г Е Р О Л Ь Д

-- Пока не скрестились мечи, король соглашения хочет, и мир поскорей заключить. (Посланник пергаментом машет). Пока не сгорели мосты...

П У С Я Н Ь

-- Какие условия ваши?

Г Е Р О Л Ь Д

-- Условия очень просты. По древним обычаям вправе на свежих коней пересесть, знамена и сабли оставить -- и так сохранить свою честь. Владельцам вернуть побыстрее, до первых латинских календ, войны беззаконной трофеи, и сверху добавить процент -- за все причиненное горе, за каждого сына и дочь. Креститься в ближайшем соборе, убраться из Франции прочь.

П У С Я Н Ь

-- Я должен признать, дорогуша, к подобным речам не привык. Твой славный король добродушен, и даже душою велик. Я должен сперва поразмыслить, найти подходящий ответ... От этого будет зависеть ближайших течение лет. Кто станет владеть Орифламмой?... Скажи мне, вон там, на холме, я вижу чудовищный замок, где пленник томился в тюрьме. Его подпалили манчьжуры, и он задымил, как вулкан...

Г Е Р О Л Ь Д

-- Тот замок зовут Азенкуром, мой добрый король Иоанн!

П У С Я Н Ь

-- Придумал! Убрать под охрану ученых и даже ослов! Да, кстати, герольд безымянный, какое сегодня число?

Г Е Р О Л Ь Д

-- Я снова охотно отвечу, любезный владыка Дачжень. Пока не опустится вечер -- числа двадцать пятого день. Еще не зимы середина, всего лишь конец октября и праздник святого Криспина -- я с ним поздравляю тебя.

П У С Я Н Ь (повернулся к эскорту)

-- Поздравьте с Криспиновым днем! Тот замок зовут Аджинкортом? Пусть каждый узнает о нем, как прежде узнали про Лейпциг, как всякий про Калку узнал! Возьмите герольда, гвардейцы, и бросьте в ближайший подвал.

Г Е Р О Л Ь Д (задрожал, возмущенный)

-- Как смеешь препятствовать мне! Ты все нарушаешь законы!

П У С Я Н Ь

-- Нет правил в любви / на войне.
Французов напротив - как грязи, за ними не видно людей.
Пусть каждый с животного слазит - с верблюдов, слонов, лошадей.
Пусть каждый копейщик и рыцарь, назло своему скакуну,
покинет седло и спешится, и в руки возьмет "чу-ко-ну".
Взводи арбалет до упора, болты заправляй в магазин.
Мы снимем блестящие шпоры с французов, лежащих в грязи!
Отставить мечи и палицы -- затвор и гашетку проверь.
На наших условиях биться французам придется теперь!
Себя окружив частоколом, по франкам огонь открывай!
За наших союзных монголов, за вас, адмирал Хубилай!
Пусть будет сражение жарким, во Франции сменится власть --
пусть Норны прядут или Парки, но только не лилиям прясть!
Спешите французского черта поздравить с Криспиновым днем!
Тот замок зовут Аджинкортом - пусть каждый узнает о нем!
Стрелять не стремитесь прицельно, спешите рассеивать смерть,
Наш главный залог - скорострельность, снаряды не смейте жалеть!

* * * * *

Одни уводили посольских, другие бросали седло, когда королевское войско внезапно в атаку пошло. И каждый, высокий и низкий, в на крепкой лошадке сидит, и грязи вонючие брызги вздымают десятки копыт. Как будто античные звери, одеты в тяжелый доспех, на них белоснежные перья, и прочные шлемы у всех. Глаза и холодные лица за плотной решекой забрал. Но их разглядеть не стремится Пусянь, что скомандовал:

-- ЗАЛП!

Французы повергнуты в ступор. На стрел натыкаются град, и в миг превращаются в трупы, хоть жили секунду назад. Огонь продолжается страшный, за залпом последовал залп, смешались в кровавую кашу нормандец, бургундец и галл. Окинув побоище взглядом, потери врага оценив, свои поднимает отряды Пусянь - и идет на прорыв. Бохайцы стреляют от пуза, они не жалеют болтов!

Спешились остатки французов, построив стену из щитов. Сверкая рубиновым глазом, Пусянь погружается в бой. Недолго стояли австразы подобно стене ледяной. Взмахнувший серебряной саблей, воитель, достойный холста - Пусянь зарубил коннетабля, до самого сердца достав. Затем, подражая легенде, в которой Пусянь милосерд, он крикнул французам:

-- Surrender!

Французы ответили:

-- МЕРД!

-- Какая-то грубость, наверно. Моя упомянута мать?! -- Пусянь повздыхал лицемерно и всех приказал добивать.

Еще не остывший от схватки, правитель татар и монгол, в ближайшей трофейной палатке Пусянь Хубилая нашел. Опутан цепями с грузилом, но в целом без лишних щербин, и радость царя охватила -- вернулся блуждающий сын!

П У С Я Н Ь

-- Эй, люди! Какая удача! Триумф отмечаем двойной! Кто был проиграть предназначен, тот к жизни вернется со мной! Наручники снять поспешите, и громче кричите "Ваньсуй" - вернулся великий воитель, мой сын Хубилай бар Толуй!

Х У Б И Л А Й

-- Я имя свое опозорил и должен вину искупить. Позволь мне отправиться в море и новые земли открыть. Клянусь, не узнаю покоя и век не сойду с корабля, пока материк не открою и тем обессмертю тебя.

П У С Я Н Ь

-- Как скажешь, по-твоему будет. Но помни, не вздумай забыть -- не смеют ни звери, ни люди, ни боги тебя осудить! Пускай ты еще не Юпитер, но больше не жертвенный бык! Один ты из нас, небожитель, как сам олимпиец велик!


Под кучей закованных трупов с трудом отыскался Луи, сраженный чекан-ледорубом. К Пусяню его принесли. Венцом, орденами украшен, затянут в цветное трико, он был изуродован страшно, но все же опознан легко. Тогда же, бледнее поганки, от страха забывший слова, явился последний из франков, плененный герольд Монжуа. Снимая с него подкандальник, кивком отпустив караул, Пусянь улыбнулся печально и снова притворно вздохнул.

П У С Я Н Ь

-- Как Римской Империи кайзер тебе доверяю вожжи -- немедля в Париж отправляйся, и гражданам там расскажи о битве, почти что бескровной. Победа, небесная срань! Властитель во Франции новый -- Людовик Х Пусянь! Всем тем, кто остался без крова, ущерб возмещает казна. Властитель у Франции новый, и с ним возродится страна! Налоги платить не спешите, их спишет великий сагиб. У Франции новый властитель, а прежний Людовик погиб. Он был не еврей, не язычник - Святого Креста паладин, но станет всего лишь затычкой, и будет в щели пластилин.

Г Е Р О Л Ь Д

-- А там, у себя, на Востоке, над каждым, носившим доспех, ты тоже смеешься, как Джокер? К чему оскорбительный смех?

П У С Я Н Ь

-- Да нет, я смертельно серьезен, -- Пусянь произносит в ответ. -- Лежит, утопая в навозе, французского рыцарства цвет. Единый закон для Вселенной, веществ непрерывный обмен -- кто вышел из праха и тлена, тот в прах возвратился и тлен. Никто не нарушит закона, что нашего мира оплот -- кто вышел из женского лона, тот в лоно земное уйдет. Растягивать тризну не стоит. Присыпав землей до краев, оставьте погибших в покое -- они получили свое. Напитком наполните чашу, уже возвращаясь в седло -- последние почести павшим, и жизни, и смерти назло. Достаточно пролито крови, пусть каждый на месте лежит, и только девятый Людовик в костре погребальном сгорит. Костер на закате расцветит его поглотившую тьму, и жечь в Сарагосе мечети уже не придется ему. Придется герою другому. Ты слышал о нем, Шарлемань? Вы с этим героем знакомы. Его прозывают ПУСЯНЬ!!!


АКТ ВТОРОЙ


Как только погибли французы, в холодную землю легли, бохайцы нажрались от пуза и снова на запад пошли. На запад, к последнему морю, приказ к отправлению дан. Сперва остановка в Андорре, а следом - страна Ишафан! (Так был полуостров испанский известен на Западе встарь. Испания - остров Даманский. Ну да, посмотрите в словарь).

Тогда в лилипутской Андорре сидел необычный король. Был русским по паспорту Боря. Беглец, перекатная голь, он родину в спешке оставил, в гражданской войне проиграв, и жил в придорожной канаве, лишенный наследства и прав. Примкнул к гибеллинским собакам, что строили время одно чудовищный замок Монако, и даже открыл казино. Хотел поселиться на Мальте, в порту приготовил суда, но только пираты-Гримальди его не пустили туда. Экскадра Бориса пылала, трещали борта кораблей -- почти по рецепту вандалов Гримальди расправились с ней.

Но Боря поднялся из пепла. Набрал голосов большинство, и вскоре Андорра окрепла под мудрым правленьем его. Взял титул испанского гранда, страну королевством назвал, в Гасконь пропускал контрабанду, в лесу - браконьеров гонял. Поладил с урхельцами миром, платил незаметный оброк -- бутылку и окорок с сыром, и редко смотрел на восток. Пускался порой в авантюры, в саду танцевал падеспань, когда появились манчьжуры и с ними великий Пусянь.

Морально готовый к сверженью, скитаться и бегать привык, Борис получил на княженье внезапно ордынский ярлык. Почетный защитник Ориссы, крестивший огнем и мечом, Пусянь подружился с Борисом -- он равного чувствовал в нем. К тому же, сточивший подковы, до самого мяса вконец, нуждался в союзниках новых бохайский Железный Хромец.

-- Тебе предлагаю по чести, -- Пусянь говорил, -- побратим, ты будешь испанский наместник, когда мы страну покорим.

Б О Р И С

-- Заплачут младенцы и вдовы...

П У С Я Н Ь

-- Но в этом войны существо!!!

Б О Р И С

-- Я связан с испанцами словом.

П У С Я Н Ь

-- Придется нарушить его. Иначе -- погибнут, как обры! Исчезнут из мира почти. Нуждаюсь я в пастырях добрых, испанское стадо пасти. Ты сможешь прокладывать тракты, и вновь возводить города. Иначе - мои катафракты от них не оставят следа. Всю землю навеки испортят. Так прежде в огне грабежа Британия стала Линортис -- могилой, где тесно лежат скелеты и мертвые души. Я твердо усвоил одно -- Британию можно разрушить - и Токио можно разрушить! - но строить не всяким дано. И если работу оставишь - заменит тебя мангудай. Подумай, Борис Ярославич, ответ положительный дай. Отсюда до самого моря, где правит страной португал, ты будешь как новый Серторий!

Б О Р И С

-- Серторий войну проиграл.

П У С Я Н Ь

-- Со мной проиграть невозможно. Но план постоять в стороне тебе обойдется дороже участия в этой войне.

Б О Р И С

-- В клубок перепутанных линий нас свяжет единая нить. Мой друг, я решение принял. Ты должен Мандат подтвердить! В тени Пиренейских громадин, на север - до порта Бордо, застыла страна Эускади, зловещих басконцев гнездо. -- По карте метнулась указка. -- На юг - до Кастилии стен. Ты сможешь чудовищных басков поставить на чашки колен? Всех тех, кто империю строит, кто в этой провинции - гость, они не оставят в покое, так с первых времен повелось. Здесь лопнул Финикии парус, с трудом уцелел Ганнибал; тут бился божественный Август - и в ящик едва не сыграл. Разбили Великого Карла и франков из северных стран, как персы в трагедии Марло,
 
Орда пехотинцев и конных (и тех и других пополам) в один переход Лиссабона достигла и замерла там. Как символ конца реконкисты, надежд, что развеялись в дым, Пусянь прибывает на пристань, шагает по доскам гнилым. Взглянув на свои эскадроны, что встали парадной стеной, воды океанской зеленой коснулся дрожащей рукой...

П У С Я Н Ь

-- Не бледные горцы Тибета, не черный султан Сомали --
Богдойцы, мы сделали это, мы всех на Земле превзошли!
Сквозь пыльный огонь плоскогорий и сотни смертельных долин
Дошли до последнего моря - об этом мечтал Темуджин.
Я знал, через реки и пущи, пустыни песок золотой,
Дорогу осилит идущий к последнему морю герой!
Заплачь, опозоренный падре, в пространство направивший взгляд,
На запад уходят эскадры, они не вернутся назад,
Я бросил четырежды жребий, когда Рубикон перешел!
В испанском безоблачном небе парит одинокий орел.
В испанской пустыне засушье, и только в Сантьяго дожди.
Мадрид еретичный разрушен, моря, Хубилай, борозди --
И там, на фрегатном спардеке, взводи для салюта мушкет!
Мы боги, мы сверхчеловеки -- и нашим возможностям нет
Пределов, границ и лимитов! До самой Чукотки отсель
Лежат миллионы убитых, но нами достигнута цель!



И тут беспощадный рубака, убийца, тиран, некрофил -- Пусянь как ребенок заплакал.

Он всех на Земле покорил.


* * * * *

Испанцы, бросавшие пики, бежали на юг, как один, когда появился Энрике -- Фернандо Кастильского сын. Однажды расставшийся с папой, он к Папе отправился в Рим, служил в королевстве Неаполь, стоял на посту часовым. Но вдруг получивший депешу про страшный татарский набег, домой возвратился поспешно, сошел в Картахене на брег. Приняв у встречающих чашу и выпив напитка глоток, увидел толпу отступавших, бредущих на юго-восток. Оружие ржавое в пятнах, повисли знамен лоскутки -- нет сил, что заставят обратно вернуться на север полки.

Э Н Р И К Е

-- Мерзавцы, бежали трусливо!

С О Л Д А Т

-- Не смей, тебя не было там! Когда разрубили халифа ударом в плечо пополам! Погиб дон Кихот из Ла-Манчи, и славный гранадский Насрид; погибли Альфонсо и Санчо, и Хайме с Майорки убит. Пробитый навылет из лука, под глазом - вторая стрела, лежит у того акведука. И нету погибшим числа. Рыдают светила над миром, ты тоже слезу не жалей. У армии нет командиров, в Испании нет королей.

Э Н Р И К Е

-- И что?! Испугавшись оравы монгольской, толпы подлецов, забыли про доблесть и славу, и мужество наших отцов?! Да разве бы вдрогнул Пелайо иль грозный король Сизебут, узрев колесницы Китая, что к нашим границам идут?!

С О Л Д А Т

-- Красивые речи, поганец! Слова человека войны! Но ты не встречался с Пусянем, а встретишь - наложишь в штаны. Как заяц, подобно Фарлафу, сбежишь и заляжешь в кусты. На складе кончается пафос, и скоро закончишься ты.

Э Н Р И К Е

-- Ну что ж, растерявшие веру. Я буду с ордой бусурман бороться подобно иберам в герилье - "войне партизан". Кто смелость еще не растратил, кто в жилах не чувствует ртуть, берите прадедовский гладий и бейте захватчика в грудь!



И вот доложили Пусяню, что плакал три дня напролет -- в Малаге, Гранаде, Ольяне восстал подневольный народ. Достав из подвала кирасы, дубинку, кастет или кнут, уходят в леса герильясы, как вольный стрелок Робин Гуд. С победой спокойней не стало -- на каждом сплетении троп, засады на всех перевалах, на каждой тропинке -- кальтроп. Властям неизвестный, безликий, дерется верхом или пеш, возглавил Сенатор Энрике безумный испанский мятеж. Всегда приготовлен к охоте, врасплох уничтожить нельзя, он лидер Испании тотис (что значит - "Испания вся").

П У С Я Н Ь

-- Слова прозвучали в начале, но их не грешно повторять. Эй, люди из бронзы и стали, вы что, заржавели опять?! Мятежник - мертвец, а не житель. Схватить и подставить ножу! Нет-нет, уходить не спешите, я вам кое-что покажу...


Приносят сундук из обоза - массивный железный сундук; и будто по коже морозом бохайцев ударило вдруг. Замок открывается с лязгом, и крышка отброшена вниз. Пусянем поглаженный с лаской, сундук приготовил сюрприз. В стеклянных коробках квадратных, как будто яиц скорлупа, на дне сундучка аккуратно пустые лежат черепа.

П У С Я Н Ь

-- Вот первый из многих сраженных -- Чжанцзун, император-кузен. Вот здесь голова Тассилона; вот Стивен, не сдавшийся в плен. Головка прекрасной Матильды; Джамуха, Людовик, Джелаль; и лоб короля Теобильда - не кость, а каленая сталь! Здесь целого мира владыки, был каждый могуч и высок. Так что мне какой-то Энрике, сопливый кастильский щенок?! Он просто разбойник - не воин, казнить и в грязи закопать. Ведь череп его недостоин в моем сундучке отдыхать!


Он понял ошибку не сразу. Он крепко в ловушку попал, когда у ворот Алькараза мятежник отряды собрал. Письмо сочинили маркизы, и каждый оттачивал слог -- к Пусяню отправился вызов. Пусянь не ответить не мог. Он поднял бойцов по тревоге, спалил за собою мосты. И снова стоят вдоль дороги распятых повстанцев кресты. И только у стен Альбасете, где сгинул его жеребец, дозоры испанские встретил и понял, что это конец. Однако потворствовать слухам тогда император не стал. Великий не падает духом, пусть даже под ним пустота!

Нет рядом любимого зверя -- в субботу, четвертого дня, погиб эндрюсарх в Талавере. Пусяню приводят коня. Вздонул император суровый (от страха описался паж), и в глотку коня вороного вогнал бронебойный палаш.


П У С Я Н Ь

-- Сегодня сражаться не стану верхом на горячем коне,
К триумфу другого достану, их много на той стороне,
Когда доберемся до цели (понятна она и ясна),
Мы честно добычу разделим, и каждый получит сполна!
И знайте, не будет иначе! Ведь в явь превращающий сны,
Я скромный солдатик удачи на шахматном поле войны.
Как вы, из народов вагины на свет появился в корчах,
За ваши не прятался спины и в первых сражался рядах,
От длинных речей не уснули?! Проснись для войны, янычар!
Мы вместе не кланялись пулям, свинцовым пращам Балеар.
Запомни, сжимая булатный клинок, рассекающий ткань --
Сражался с тобой император, которого звали Пусянь!!!
И песенка наша не спета! Рука - как и прежде тверда.
И кто-то уснет до рассвета, а кто-то уснет навсегда.
Счастливая горсточка братьев, скрепленных небесным огнем,
Не время пока умирать нам, и мы никогда не умрем.
Готовьтесь к победному маршу! Стучи, барабанщик, в тамтам!
Испить унижения чашу сегодня придется не нам!
Сегодня врагов на закате укроют кустов лопухи,
Сегодня испанцы заплатят за тяжкие наши грехи!
Как Атли, зарезавший Бледу; как хитрый сатрап Артабаз,
Мы снова одержим победу, как прежде держали не раз!
Срывайте на счастье подковы! Трофеи разделим потом!
Товарищи, больше ни слова! Не время молоть языком!


* * * * *


Метнулись свинцовые капли. Ударил в щиты эспадон.
Штандарт с Окровавленной Цаплей заметил Сарматский Дракон.
Гасконцы, французы, тангуты -- всех бросил Пусянь на весы.
Секунды слагались в минуты, минуты слагались в часы.
Как в гущу войны канонерку, когда разгорелась резня,
Борис выпускает берсерка -- оружие Судного Дня.
Отважный воитель Бохая, испанцев рубивший в компот,
Мечом и глазами вращая. как твой боевой вертолет.
Он где-то под городом Киев, штурмуя насыпанный вал,
Оставил придатки мужские, и разум с тех пор потерял.
Снаряды пылающей пакли глаза выжигали бойцам --
Эффекты в смертельном спектакле, спектаклю не видно конца.
Один задыхался в кирасе, в двойной ламинарке другой,
В сплошной человеческой массе к убитым прижался живой.
По лезвию бритвы, по краю, под флагом китайских бригад
Последний парад наступает на Белый английский отряд!
Столкнулись в убийственном танце мечи, алебарды, ножи.

И вскоре десяток испанцев Пусяня кольцом окружил.


Был первый растяпой беспечным, достать до Пусяня не смог -- свалился с разбитым предплечьем и умер у Красных Сапог,

Второй, арагонец, не струсил, но точно рубил богдыхан -- воскликнуть успел "Иисусе!" - и хлынул из шеи фонтан.

Споткнулся о первого третий, наткнулась на меч борода, и стало внезапно на свете чуть меньше испанцев тогда.

Рванулся навстречу четвертый -- клинок погрузился в живот. Пока что живой и не мертвый, но скоро, конечно, умрет.

От вони дыхание сперло -- вот пятый кишки разбросал. Шестой с раскуроченным горлом свалился и больше не встал. За ним, не сказавший ни слова, в геенну, а может - Эдем, ушел навсегда безголовый испанец под номером семь. Мозги расплескались и мысли (восьмой был чудовищно глуп). Девятый с отрубленной кистью упал на четвертого труп.

-- Банзай! -- закричал император. -- Меня невозможно убить! Остался последний, десятый -- прикончить и тут же забыть.

Но этот ублюдок, каналья, отбросил его на песок. И радуя блеском зеркальным, взлетел толеданский клинок. Тогда же, не чувствуя пульса, ни тьмы, закрывающей свет, он смерти в глаза улыбнулся...

...она улыбнулась в ответ...


===ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ===
 
...В телах человеческих бесы, на бойню погнавшие скот --
Как еж, ощетинясь железом, ломились бохайцы вперед,
И снова под натиском грубым тяжелой имперской руки,
Мозги разлетались, и зубы, и красного мяса куски!
Никто не дрожал от испуга, не смел выторговывать жизнь,
Ведь были достойны друг друга враги, что на поле сошлись,
Бойцы из Леона, Мадрида и белой страны ДВР;
Потомки Родриго эль Сида и внуки Таежных Пантер.
За честь короля с королевой, бойцы благородных кровей
Сражались - вестготы и свевы с гвардейцем династии Вэй,
За ним, с фанатизмом кадавров, на теле не чувствуя ран,
Рубились отважные мавры и сводный отряд египтян,
Как прежних столетий гиганты, как сам великан Голиаф,
Вставали испанские гранды, на жизнь или смерть наплевав;
И стрелы, пропитаны ядом, кусали, как муха цеце,
Пугал хладнокровных номадов Эль Сид на своем жеребце!
В телы посылавшие шпагу (старухи с косой поцелуй!),
Солдаты кричали "Сантьяго!", "Аллаху акбар!" и "Ваньсуй!"
Носились "железные птицы" и людям клевали глаза,
Но бой не сумел завершиться, как утром Пусянь предсказал --
Был строй аккуратный нарушен под стрел оглушающий свист,
И крик, раздирающий души, над полем внезапно повис.
Застыли и рыцарь, и пращник, и все повернулись глаза
На принца, что пальцем дрожащим на что-то в пыли указал.
А там, на Арене Страданий, на пульс и движения скуп,
В плаще и доспехе Пусяня лежал обезглавленный труп!!!


...У многих разжались ладони, набат застучал по виску,
И даже горячие кони застыли на полном скаку,
Полет прекратили планеты в морях ледяной пустоты,
Источник небесного света над миром внезапно застыл,
С тревогой и страхом во взоре, сверкая металлом кольчуг,
Как волны Синайского моря солдаты отхлынули вдруг.
Не верят... Владыки не стало?! Мираж, застилающий глаз?!
Один из его генералов тогда положение спас,
Уверен в своем господине, пусть мертвый - поднимет мечи! --
Сигналы "Владычество принял" взметнулись над ставкой Пучи.
Отдать собирался приказы, но в глотке застряли слова --
Ужасная, с выбитым глазом, смотрела на них голова!
Один из испанских уланов, высок и собою красив,
Играл с головой богдыхана, на пику ее насадив.

Э Н Р И К Е

-- За всех убиенных невинно ответил надменный чжурчжень,
Издохла кровавая псина - за нами останется день!
Да, мы победили -- Всевышним! и девой Марией клянусь!


Но радости в крике не слышно, одна бесконечная грусть...

И кто-то в Небесном Генштабе решил, что окончен турнир,
Разверзлись небесные хляби, и тьма опустилась на мир...


* * * * *

Как слиток чудесного сплава - из бронзы и стали! - он был, и эту роскошную страву погибший в бою заслужил. Сидят уцелевшие вместе -- Борис, Агада и Пуча. Звучат поминальные песни, и страшные клятвы звучат -- "Прости, что в неистовой брани тебя не сумели спасти. Но знай, что другие Пусяни грядут за тебя отомстить! Иначе -- нет правды над нами!"

Но помнит ордынская знать -- не время разбрасывать камни, их время сейчас собирать. Под стоны холодного ветра и горькие слезы дождя, курган в миллион кубометров насыпан над телом вождя. С ним вместе рабынь закопали, семь тысяч уложено в склеп. И щеки бойцы раздирали, их древний обычай свиреп -- коль павший короной увенчан, его предстоит в кутеже оплакать не слезами женщин, а кровью отважных мужей!

Сраженный в последней атаке, в судьбой обозначенный час, он жил, как пылающий факел - как спичка на кухне погас. Священный присутствует трепет, дурманит воздушная взвесь, костра погребального пепел над морем развеялся весь...


За сценой, склонившись над картой, друг другу уставшие лгать, вожди уцелевшие партий кольцо погружали в печать. Энрике с андоррским Борисом ударил тогда по рукам, был мир долгожданный подписан, и все разошлись по домам. За эти обрядом старинным, что честь совмещал и позор, следили Поэт с Гражданином и тихий вели разговор.

Г Р А Ж Д А Н И Н

-- Но молнии, черти и громы! Шайтан и бессмертный Кощей!
Осталось ли что-то от дома? Остался ли дом вообще?!
Горят гарнизоны и замки, стрела пробивает доспех --
восстали в Голландии франки, в болотной Богемии -- чех.
Дела у Империи плохи, где лидер - основа основ?
Державу спешат диадохи порвать на десятки клочков.
Повсюду -- где реки несутся, в морях и в таежной глуши
пылают огни революций, грибами растут мятежи.
К разбитой стене Барселоны, на самый на Западный фронт,
другие придут эпигоны. Собой заслонив горизонт,
ведомый коммандером хмурым, династии новой оплот,
плывет из морей Сингапура шанхайской республики флот.
В лесах на востоке унылость, в Москве накопляется власть.
Там Русь ото сна пробудилась и даже с колен поднялась!
Дрожали враги и соседи, и ждали заката времен,
когда полководец с медведем вступал на Московии трон.
Он русский мужик, а не тряпка! О большем его не проси!
Одев Мономахову шапку он станет владыкой Руси!
Он дрался на севере хладном, в лесах погулял хорошо,
сравнился давно с Александром и в славе его превзошел.
Но в крепости Белая Вежа, где сгинул Хазарии вор,
гражданской войны неизбежной опять разгорелся костер.
Своей знамениты отвагой до самой страны Когурьо,
потомки славян и варягов берутся опять за копье.
Едва отсидевшие тризну, на бой отправляют толпу,
за веру, царя и отчизну, во славу Великого ПУ!
Что дремлет под каменной грудой, НЕ в речке по имени Сить.
И скоро Пусяня забудут...

П О Э Т

-- Его невозможно забыть!!!
ТАКОГО забыть невозможно -- весь мир содрогнулся в огне!
Пусть был полководец похожий, но этот запомнился мне.
Побитые солнцем и градом герои стремились за ним,
они не давали пощады ни вам, ни себе, ни другим!
Из тысяч вселенских народов об этом расскажет любой.
Как можно забыть превосходных гвардейцев в броне золотой?
Их маской закрытые лица в девятую ночь сентября,
В цветах золотистых столицу, что утром под солнцем горят?
Тропу, где исполнены силы, шагали имперские львы!...

Г Р А Ж Д А Н И Н

-- И всюду - курганы, могилы, погосты, расстрельные рвы.
На карте Империи пестрой везде, где промчалась Орда,
рыдают и вдовы, и сестры, ведь им не узнать никогда
лежит на каких континентах их муж, или сын, или брат...

П О Э Т

-- Но были еще монументы, что память о них сохранят!
Волшебные пагоды храмов, дворцы в золотых куполах, колонн ослепительный мрамор!...

Г Р А Ж Д А Н И Н

-- И все - на крови и костях!
С таким вот цементом и клеем работал тиран-гробокоп...
Мне малые страны милее. Их нужно искать в микроскоп,
но в них беззаконно не судят, не строят до неба гробы.
Живут в них свободные люди, в империях ваших - рабы.
К чему за владельцев сражались, закон и обычай поправ?
Вот Мене, и Текел, и Фарес для ваших великих держав! --
южнее, над морем заветным (большой голубой водоем)
проснулись Везувий и Этна, и в небо пыхнули огнем.
Вулканы отчаянно курят, и знают -- как дым в облаках,
исчезнут империи в бурях, рассыпятся в пепел и прах.
Склонятся к земле цитадели. В полях, где цветет благодать,
придется бродить менестрелям, что станут баллады слагать
о дальних загадочных странах, о сладости черных очей...

П О Э Т

-- ...о славе, и доблестях бранных! о крепости острых мечей!
О шлемах из цинка и меди, о звоне пластинок и шпор,
как всякий стремился к победе - об этом пойдет разговор...

Г Р А Ж Д А Н И Н

-- Читатель, ты снова свободен. Спасибо, что выдержал ты.
Поэт постепенно доводит рассказ до финальной черты.
Не зря говорили предтечи, и сам преподобный отец -
ничто под луною не вечно, всему наступает

КОНЕЦ.
 
Назад
Сверху Снизу