• Zero tolerance mode in effect!

Поэзия

Я был практически уверен, что она - в добавок ко всему - еще и графоман. Иначе и быть не могло.
 
Дело было в воскресенье
Или даже в понедельник
(Если только не в субботу).
Мы сидели вчетвером -
Миша, Саша и Серёжа
И, конечно же, Володя
(Потому что без Володи
Получалось бы втроём).
Мы сидели на скамейке,
А возможно - на террасе,
Или даже на диване,
Или просто за столом.
Мы, конечно, выпивали
И закусывали тоже,
Потому что без закуски
Мы давно уже не пьём.
Мы вели неторопливо
Утончённую беседу
(Слава Богу, интеллекта
Нам не надо занимать),
А хозяйка дома Алла
Нам закуску подавала,
Потому что водку сами
Мы умеем наливать.
Мы неспешно говорили
Про Верлена и Пикассо,
Про Булгакова и Рильке,
Про вино и про коньяк,
Про Кандинского и Шнитке
И про прочие напитки,
Потому что, как известно,
Выпить каждый не дурак.
- Господа! - промолвил Миша, -
Как прекрасна наша дружба!
Наша дружба, прямо скажем,
Нерушима, как скала!
- Как скала! - сказали Саша
И Серёжа, и Володя,
А хозяйка дома Алла
Нам селёдку подала.
Тут мы выпили за дружбу
И отдельно за Серёжу,
За Володю, Мишу, Сашу -
Замечательных ребят.
За хозяйку дома тоже
Мы бы выпили, конечно,
Но она была на кухне,
Срочно делала салат.
- Господа! - сказал Серёжа, -
Почему бы нам не выпить
За Америку, где столько
Есть лесов, полей и рек!
- Я, - сказал он, - знаю много,
Я учился в институте,
Но другой страны не знаю,
Где так дышит человек!
- За Америку! - сказали
Саша, Миша и Володя,
Рюмки разом опрокинув,
Как положено, до дна.
И добавил тут Володя:
- Если б не республиканцы,
То была б ещё прекрасней
Наша славная страна.
- Этот Трамп, - сказал Володя,
Развивая мысль дальше, -
Он сидит у нас в печёнках,
Он страну завёл в тупик,
Он ведь выиграл обманом,
Он ведёт к войне с Ираном,
Он безбожно упрощает
Наш возвышенный язык!
- Не п...и! - сказал Серёжа,
Отрываясь от закуски. -
Мне тебя противно слушать!
Трамп - прекрасный президент!
Он снижает нам налоги,
И Израиль очень любит
Зять - еврей и это главный
И существенный момент!
- А твои, - сказал Серёжа,
Развивая мысль дальше, -
А твои-то демократы!
Ведь на них тошнит смотреть!
Байден, Шумер, дура Харрис,
Эта - как её - Пелоси -
Идиот на идиоте,
Это ж можно охренеть!
- Господа! - вмешался Миша, -
Вы, пардон, неправы оба.
Трамп и Пенс, и Байден c Харрис -
Каждый сволочь и буффон.
Нам нужна страна такая,
Чтоб заботилась о людях,
Как заботятся в Европе
Меркель, Джонсон и Макрон.
- Ты мудак, - сказал Серёжа,
- Идиот, - заметил Саша,
А Володя, горько сплюнув,
Молвил: - Парень я не злой,
Но скажу вам откровенно:
Все вы гады и падлюки,
Так что, все идите в жопу,
Ну а я пошёл домой!
- Я, - сказал Серёжа, - тоже.
- Я, - сказал Серёжа, - больше
Ни минуты в этом доме
Находиться не могу!
Тут и Миша, побледневши,
Молча бросился на выход,
Свою кожаную куртку
Одевая на бегу.
Опустел в одно мгновенье
Сашин дом гостеприимный.
На столе теплела водка,
Гнил ненужный виноград,
Стало слышно, как на кухне
Тихо звякает посуда.
Это Алла убирала
Недоеденный салат.
- Боже мой! - заплакал Саша, -
Как же с нашей вечной дружбой?
С кем теперь я про Пикассо
Буду страстно говорить?
С кем делиться интеллектом
Про Кандинского и Рильке?
- Ничего, - сказала Алла, -
Мне посуды меньше мыть...

Александр Матлин
 
В ленте фейсбуке друг перепостил фотку. Совершенно улетную, на мой развращенный и извращенный питерский вкус.
2020_11_26_03.16.04.jpg

Меня пробило на стихи. Ни у кого больше вдохновения не будет? )

Ты видишь линию? Это струна,
Протянутая между сердцами.
Она не пряма, но она проста,
Безгрешна и служит веками.

Или дорога, ты посмотри.
Тропинка, ведущая к небу.
Туда, куда мы не можем уйти,
Проехать, взлететь иль апгрейдить.

Или это росчерк пера
Поэта, иль кисть самурая.
Линия вьется, она не пряма,
Фрактальностью мозг взрывает.

Может, то нитка из серебра,
Астрального, неземного.
Оксид астрального серебра,
Иль диоксид, рандомно.

… Нет, то граница, мы были слепы.
Ее не потрогать рукою.
Слева и справа чужие скрепы,
Враждебные вихри — слышь? - воют .

Белое с черным, ночь версус день,
Жизнь или смерть, крещендо!
И, как сказал старина ШрёдингЕр,
Кот по цепи, рядом дуб, бэкграунд - фонарь и аптека.
 
В ленте фейсбуке друг перепостил фотку. Совершенно улетную, на мой развращенный и извращенный питерский вкус.
Посмотреть вложение 141595

Меня пробило на стихи. Ни у кого больше вдохновения не будет? )

Ты видишь линию? Это струна,
Протянутая между сердцами.
Она не пряма, но она проста,
Безгрешна и служит веками.

Или дорога, ты посмотри.
Тропинка, ведущая к небу.
Туда, куда мы не можем уйти,
Проехать, взлететь иль апгрейдить.

Или это росчерк пера
Поэта, иль кисть самурая.
Линия вьется, она не пряма,
Фрактальностью мозг взрывает.

Может, то нитка из серебра,
Астрального, неземного.
Оксид астрального серебра,
Иль диоксид, рандомно.

… Нет, то граница, мы были слепы.
Ее не потрогать рукою.
Слева и справа чужие скрепы,
Враждебные вихри — слышь? - воют .

Белое с черным, ночь версус день,
Жизнь или смерть, крещендо!
И, как сказал старина ШрёдингЕр,
Кот по цепи, рядом дуб, бэкграунд - фонарь и аптека.

Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи еще хоть четверть века —
Всё будет так. Исхода нет.

Умрешь — начнешь опять сначала
И повторится всё, как встарь:
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь.
 
Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи еще хоть четверть века —
Всё будет так. Исхода нет.

Умрешь — начнешь опять сначала
И повторится всё, как встарь:
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь.
У меня поэтому и стоит в конце "фонарь и аптека"; )
 
Прежде чем на тракторе разбиться,
застрелиться, утонуть в реке,
приходил лесник опохмелиться,
приносил мне вишни в кулаке.

С рюмкой спирта мама выходила,
менее красива, чем во сне.
Снова уходила, вишню мыла
и на блюдце приносила мне.

Патронташ повесив в коридоре,
привозил отец издалека
с камышами синие озера,
белые в озерах облака.

Потому что все меня любили,
дерева молчали до утра.
«Девочке медведя подарили», –
перед сном читала мне сестра.

Мальчику полнеба подарили,
сумрак елей, золото берез.
На заре гагару подстрелили.
И лесник три вишенки принес.

Было много утреннего света,
с крыши в руки падала вода,
это было осенью, а лето
я не вспоминаю никогда.

Борис Рыжий (1974 - 2001)
 
Меняя города на города, ты ничего не выиграл в итоге, ты снова возвращался не туда и точно так же уставал с дороги. Тебя, как и везде никто не ждал, да и к чему торжественные встречи когда ты добровольно убегал сам от себя, надеясь: время лечит. Но время не лечило, просто шло, купив диплом в подземном переходе, не различало, где добро, где зло, и что на самом деле происходит. Напившись, ты скандалил в кабаках, в традициях третьеразрядной драмы, сбивая в кровь костяшки на руках, честь защищал, сомнительную, дамы.
В обнимку спал с бездомным черным псом: признал в тебе он родственную душу. Уже не различая явь и сон ты думал, что ты вырвался наружу.
Но сколько не смотри, Луна одна. А ты не верил. И, подобно многим, меняя имена на имена, ты ничего не выиграл в итоге...

Дмитрий Лукьянец
 
Терморектальный криптоанализатор

Расписной план в чёрной записной книжке,
Горяченький паяльник, спущенные штанишки,
У чёрного парнишки напряглись подмышки,
„Карло, подогрей его, но пока не слишком,
Ну что, приятель, будем молчать, как раньше,
Или подождём сходства с тоннелем под Ла-Маншем?"
 
ДВОРЕЦЪ ПЕНСІОНЕРОВЪ

Дворцы піонеровъ смердятъ позапрошлою эрой,
гдѣ были ГУЛАГи, застои и прочій пиздецъ…
Дворцы мы сегодня возводимъ для пенсіонеровъ!
Точнѣе, для пенсіонера богатый дворецъ.

Всего одного… Ну такъ что же, вѣдь нужно вначалѣ
создать прецедентъ, такъ сказать, и проторить тропу.
Пущай кайфанётъ передъ тѣмъ какъ напялитъ медали
и въ вѣчность поѣдетъ въ простомъ одномѣстномъ гробу.

А всѣ начинанья у насъ лишь для блага народа:
для всѣхъ и тѣмъ болѣе сразу - у насъ денегъ нѣтъ,
но вотъ по прогнозамъ, къ двѣ тыщи тридцатому году
въ дворцѣ таковомъ будетъ каждый за выслугу лѣтъ.

Такіе дѣла: не начнешь - не попретъ. Или-или.
Уже есть дорожная карта, расписанъ бюджетъ.
Достойный дворецъ. Ну еще бъ: столько бабокъ убили,
чтобъ пенсію скорую встрѣтилъ безхлопотно дѣдъ.

Метражъ обойти – это надо еще постараться.
Эмоцій своихъ не сдержать, господа, миль пардонъ!
Тамъ комнатъ – ебать, господа, потолки – обосраться,
пристроекъ до жопы и мебель на охуліонъ.

Посуда винтажная изъ черепашьяго панциря,
платаны, фонтаны, кальяны… Ну форменный сонъ!
И даже Складъ Грязи, ея изъ подваловъ Останкино,
по грязепроводу качаютъ для важныхъ персонъ.

Изъ чайной бесѣдки маячатъ далекіе дали,
а митинги птицъ и цикадъ разогнали – табу.
Такъ тихо, какъ будто уже, строголикъ, инферналенъ
лежишь одиноко въ простомъ одномѣстномъ гробу.

Ледовый дворецъ въ подземельѣ, отъ взоровъ сокрытый.
Бассейны, дома для гостей, самый лучшій кирпичъ.
И даже часовня, чтобъ Богъ, если будетъ съ визитомъ,
могъ заночевать по-людски - не на лавкѣ, какъ бичъ.

Лихой архитекторъ планировалъ не безъ задора,
таджики съ узбеками рукъ не жалѣли своихъ:
особенно многозначительно вышли заборы,
какъ стиль русской архитектуры конца нулевыхъ.

Вы бъ такъ же хотѣли… Камонъ, не смѣшите отмазками
сѣдѣющихъ старческихъ мудей реликтовый лѣсъ.
Здѣсь рай на землѣ, но съ блекджекомъ и (важно!) гимнастками,
что шестъ полируютъ упругою статью тѣлесъ.

Шкворчитъ фуагра и шампанское радостно льется,
пока вы, плебеи, гундите свое «бу-бу-бу»
и даже немного обидно, что скоро придется
уѣхать отсюда
въ простомъ
одномѣстномъ
гробу.

 
Навеяло сегодня очередной дискуссией об этих, которые в плохом и в хорошем смысле...

Пидарасы - не геи любые.
Их так люди недаром зовут.
Не за то, что они голубые,
А за то, что нам мозги ебут.

Гей - он добрый, веселый, речистый,
Постоянно следит за собой.
Он весь белый такой и пушистый,
Хотя, может быть, и голубой.

А иной, хоть, казалось бы, трезв он,
Ни с того, ни с сего, - прямо в глаз.
Нахамил. На дороге подрезал.
Вот скажите, ну не пидарас?

Говорят, Александ Великий
В этом плане весьма преуспел.
Но назвать его гомиком низким,
Посмотрел бы я, кто бы посмел!

Вон, Охана - министр в натуре!
Хоть из шкафа он вышел давно,
Но столь четкой мужицкой фигуре
Равных в том бардаке не дано.

Вобщем, тут не до всяких безделиц -
Типа, с кем или как надо спать ...
Черт! Начальник зовет - извращенец.
Поиметь меня хочет опять.
 
Стехи пра женщин, украдины мною в интырнете.
.....
Как женщену прекрасной делает одежда!
И макияш лица помада губ!
Не понимаю как ты с ней мужчина
С такой красоткой можеш быть так груб!
Когда оденет туфели с колбуками
пройдет она потом наискосок
То сразу хочешь трогать ты руками
ведешь себя как дурака кусок!!!!
А надо быть с ней нежным зобеякой
Дарить букеты кольца и торты
И сразу она станет к тебе доброй
и сразу перейдет с тобой на ты!!!!
и будет целоватся обниматся
варить тебе супы и пирожки
Уют семьи ты с ней получишь сразу
и дом построешь рядом у реки!!!!
Но надо только вежлевым и добрым
и одеваться модно хорошо.
Ведь женщены не свиньи вам какий-то
Они как ты мужина!!! Человек!!!!
А вы все говорите что фигура
Не очень или может быть лицо!!
А мы ведь вам не говорим про это
Что страшный ты иди ка проч с крыльцо!!
Короче берегите очень женщин!!!
Шепчите им что лучше нет груди
И глаз таких не видели вы в жизни!!
Тогда успех вас ждет и впереди!
 
הכוכב הלא מוכר נראה,
רחוקים אנחנו מביתנו,
שוב דולקים אורות ההמראה,
שוב ערים רבות-רבות ביננו.

לנו כאן גשמים וערפלים,
לנו כאן זריחות קרות יופיעו,
לנו בשבילים לא נודעים
עלילות מתוחבלות ימציאו.

תקווה - היא מצפן הגורל,
מזל - הוא הפרס על עוזנו.
וזמר אחד בפק"ל,
שרק על הבית יזמר הוא.


תאמיני, כאן, ממרחקים,
הדברים נראים ממש אחרת,
מתבהר האופק משחקים,
מריבה נהיית כה מיתרת.

רק צריך לדעת לחכות,
להיות עיקש, להיות רגוע,
כדי מברקים דלי שמחות
לקבל באופן לא קבוע.

תקווה ...


וכל עוד לשכוח לא ניתן
את אותם שירים, שלא השלמנו,
את אותו השלג הלבן,
את אותן עיניים, שאהבנו,

שוב מפריד בנו גורל אכזר,
שוב ערים רבות-רבות ביננו,
אבל הכוכב הלא מוכר
שוב נוצץ, כסמל תקוותנו.

תקווה ...
 
* * *
Любовь измеряется мерой прощения,
привязанность - болью прощания,
а ненависть - силой того отвращения,
с которым ты помнишь свои обещания.

И тою же мерой, с припадками ревности,
тебя обгрызают, как рыбы-пирании,
друзья и заботы, источники нервности,
и все-то ты знаешь заранее...

Кошмар возрастает в пропорции к сумме
развеявшихся иллюзий.
Ты это предвидел. Ты благоразумен,
ты взгляд своевременно сузил.
Но время взрывается. Новый обычай
родится как частное мнение.
Права человека по сущности - птичьи,
а суть естества - отклонение,
свобода - вот ужас. Проклятье всевышнее
Адаму, а Еве напутствие...
Не с той ли поры, как нагрузка излишняя,
она измеряется мерой отсутствия?

И в липких объятиях сладкой беспечности
напомнит назойливый насморк,
что ценность мгновенья равна Бесконечности,
деленной на жизнь и помноженной на смерть.

Итак - подытожили. Жизнь - вощвращение
забытого займа, сиречь - завещание.
Любовь измеряется мерой прощения,
привязанность - болью прощания ...

В. Леви
 
Не нашел куда:

ЭТО СЧАСТЬЕ - РОДИТЬСЯ ЕВРЕЕМ

Мама, а что такое "Ж&ДОВКА"?
В свои четыре года я вернулась домой и задала родителям вопрос, который, как выяснилось, они… ждали. Со страхом, с болью… но они знали, что рано или поздно я его задам.
- Мама, а что такое …Ж&ДОВКА?
И мама заплакала.
Заплакала тихо, так непохоже на те её слёзы, которые я видела потом, много лет спустя, когда умерла её мама - моя бабушка… или, когда она потеряла свою лучшую подругу, умершую от онкологии…
Это потом я увидела, как может плакать моя мама, теряя близких людей: горько, навзрыд, почти теряя сознание…
А тогда она заплакала так тихо, что даже лицо не изменилось, только слёзы выливались из её огромных карих глаз.
И всё, что она смогла сказать мне: «доченька, прости…»

Я многое забыла из тех ранних детских лет, но это всегда перед моими глазами: мама с папой, дедушка с бабушкой …и все меня утешают так, словно провинились передо мной.
За что они просили у меня прощение?
За то, что ничего, кроме бесконечной любви я не могу припомнить о себе с момента осознания этого мира?
За то, что я была смыслом жизни для всех них?
Нет!
Они понимали, что вместе с этой любовью, наградили меня и нелёгкой судьбой – быть еврейкой в мире, где быть евреем - это само по себе чуть ли не подвиг. А признаваться в этом, и нести это бремя по жизни открыто… подвиг вдвойне!

Но уж такой девочкой я родилась на свет: все ордена должны были быть моими! Никто мне этого не внушал, но, вероятно, назло тем, кто заставил плакать мою маму, ко мне пришло решение «победить всех, кто меня ненавидит!».
Небольшое отступление для антисемитов: когда вы оскорбляете нас, не забудьте, что этим вы роете себе могилу. Не в прямом, конечно, смысле. Евреи 2000 лет никого специально не убивали. Но, осознав ещё в детстве вашу ненависть, мы все силы приложим, чтобы обогнать вас во всём: в учёбе, в бизнесе, в науке, в искусстве… Пока вы будете нас ненавидеть, мы займём своё место под солнцем, а вам ничего не останется, как пытаться нас догонять, но получится это только у некоторых: время то упущено. И чем раньше мы от вас узнаем, что такое «жид», тем меньше у вас будет шансов нас догнать. Мне повезло. Я узнала это слишком рано.

Но вернёмся к тому дню… За всеми ответами я пошла к своему мудрому деду. Он всегда знал ответы на все вопросы. Он открывал большую книгу с непонятными буквами и находил там ответы. К четырём годам я уже умела читать по-русски, но мне так хотелось узнать, что это за непонятные буквы и что это за книга, где есть ответы на все вопросы…
По субботам он надевал белую накидку с голубыми полосками, странную шапочку, которая еле держалась на его лысой голове, и куда- то уходил до вечера. Я никогда в раннем детстве не видела людей в такой одежде возле себя, и слышала, как мама с папой говорили деду, что «накидку и шапочку лучше положить в сумку, а не ходить в таком виде по улицам». На что дедушка отвечал со смехом, что «если что… скажите всем, что я ваш двоюродный папа».
Разве папы бывают двоюродными? Но спросить об этом я так и не решалась. В этом была какая-то тайна, охраняемая от меня, и я это чувствовала.

Дедушка был настолько старше меня, что я никогда не помнила его другим. Только таким… старым, лысым, уже сгорбившимся, но с невероятно лучистыми глазами молодого юноши. На сколько лет он был старше меня? Он родился в 1886 году, а я в 1945… Ва-измир… 77 лет… Тогда ему уже было 81, а он ещё работал!
Его много и безуспешно пытались выгнать на пенсию. Из технологов он оформился в закройщики, но с работы не ушёл. И каждый день в семь утра шёл на свою обувную фабрику, где его со страхом ожидали молодые специалисты и рабочие… Лейб Цемахович всегда находил к чему придраться: то кожа разложена неверно под закрой и даёт много отходов, то строчка на обуви неровная… И при этом он забывал получить зарплату, её иногда приносили к нам домой в конце недели и папа расписывался за деда в ведомости, потому что по субботам дед, как глубоко верующий еврей, не мог заниматься денежными расчётами.
Директор завода звонил моему папе домой и умолял запереть отца, поберечь его здоровье... Но дед, начавший помогать отцу-сапожнику уже с 6 лет, не мог остановиться. «Служение Богу, семья и работа - вот смысл жизни» - помню я его слова.

У него было необыкновенное чувство юмора. Он всегда смеялся глазами. Я не помню его хмурым или раздражённым.
«Проблемы, которые можно решить с помощью денег- это пустяки!»
«Незачем копить деньги на чёрный день - он был вчера»
«В саване нет карманов»
«Накопленные деньги не только в могилу не положат, но даже, напоследок, не покажут»
Это только то немногое, что любил повторять мой дед.
Он беззаветно любил театр, знал почти все пьесы наизусть, ещё грудную носил меня на балет, где я спала, но дедушка был уверен, что ребёнок впитывает прекрасное и во сне... Он цитировал Чехова и Гоголя... Говорил, что «этот Достоевский - такой антисемит… но… подлец… гений ведь, чтоб он был нам здоров…. Читай его, у антисемитов тоже нужно учиться.»

Он читал мне рассказы Шолом-Алейхема и Бабеля, сказки Пушкина и стихи Ахматовой… Без книг, наизусть. Так я и запомнила их с детства.
А ещё у него всегда были оттопыренные карманы. Он носил в них конфеты и раздавал всем детям: на улице, в автобусе… Его не смущали подозрительные взгляды мамаш, а дети тянулись к нему с первого взгляда.
Когда я подросла, он рассказал, что первую шоколадную конфету он съел в 13 лет на своей бар-мицве. А до этого, единственным сладким, которое он знал, был только кусковой сахар к чаю по субботам, или ложка мёда. А иногда, на еврейские праздники, его мама - моя прабабушка - жарила сахар на сковородке, и это было самое вкусное, что ему доводилось есть в детстве. По сей день я иногда жарю сахар по дедушкиному рецепту: со щепоткой корицы и капелькой лимонного сока. Попробуйте! Это вкуснее любого сегодняшнего леденца с экстрактами вкуса, цвета и запаха.

Итак, я пошла к деду. Когда все слёзы отлились и все успокоились.
Попробую воспроизвести дословно его ответ:
«Забудь это слово, оно плохое. И оно сказано плохими людьми. Но будь готова, что услышишь его ещё много раз. Если это скажет глупец - прости его. А умный не скажет никогда. И научись защищать себя, это тоже пригодится. Защищать не только силой, слово важнее силы. Знание важнее слова. А истина важнее всего. Истина в том, что вначале было слово и слово это - Бог. Наш Бог. Он всегда защитит, но только нужно самому быть умным и сильным. И не бояться. Страх побеждает нас, а не враги. И когда ты увидишь Иерусалим…»
Как будто он знал, что я обязательно его увижу. А ему довелось побывать в Иерусалиме. В далёком 1916 году.

Он тогда был в царской армии и воевал за царя и Отечество. Даже командовал еврейской ротой отдельного одесского полка и получил два солдатских Георгия. (Они и сегодня хранятся у меня). В бой они шли с криками «Шма Исраэль!» и вместе с русским «Ура!» эти слова сливались воедино.
А потом их предали генералы, и он попал в плен. Их неплохо содержали, переправили в Италию, где они жили в казармах и их даже отпускали иногда в город погулять под "честное слово", что вернутся вечером. А потом война окончилась и, прежде чем вернуться домой, он поехал в Иерусалим к двоюродному брату. Потом всю жизнь он рассказывал об этой поездке.
Тогда он решил, что вернётся в Одессу, женится на своей любимой Фане и уедет в Эрец-Исраэль.
Но случилась революция, и все планы изменились помимо его воли.
Но на Фане он женился.

Дорогой мой дед! Мой лучший учитель!
Прошло так много лет, но твоё пророчество «когда ты увидишь Иерусалим…» сбылось. И вот я у той Стены, о которой ты рассказывал мне.
Я так и не поверила в нашего Бога, но когда впервые подошла к этим камням, то слёзы сами полились из глаз, и я вспомнила эту историю маленькой четырёхлетней девочки.
Спасибо, дед, что ты сказал мне тогда эти слова: «нужно самому быть умным и сильным. И не бояться. Страх побеждает нас, а не враги.».
Ты уже тогда всё знал. И знал, что я пойму тебя и запомню эти слова.
Во мне нет страха. И обещаю: никогда не будет.

@ Лариса Рубальская
1635577018555.png

И, чтобы не оффтоп:
Лариса Рубальская: цитаты, афоризмы, высказывания и мысли.


Кто сказал, что любовь юным только,
Кто сказал, что для них рассвет.
Почему для них много столько?
А для тех, кому за… уж и нет.
Ну и что, что виски побелели,
Ну и пусть морщинки у глаз.
Мы последние песни еще не пропели,
Их еще не сложили для нас.
Ну и пусть золотая осень
И уже отлетела листва,
А любовь прилетит и не спросит,
Как всегда она будет права.
Жжет в груди, как от водки с перцем,
От любви запоздалой большой.
Молодые, те любят сердцем,
Ну, а те, кому за… — душой.
 
Е В Р Е И... Найден автор

В 1946 году журнал «Знамя» печатает знаменитое стихотворение Маргариты Алигер «Мы евреи», являющееся главой её поэмы «Твоя победа». Напечатанная в том же году эта поэма подвергается суровой критике, и хотя вся поэма «Твоя победа» в дальнейшем перепечатывается, глава «Мы евреи» изымается и запрещается. Люди, хранившие или распространявшие это стихотворение, подвергались репрессиям.
Стихотворение Михаила Рашкована “ОТВЕТ МАРГАРИТЕ АЛИГЕР” многие десятилетия ходило в списках, как народное, что сохранило их автору здоровье, а может быть и жизнь.
МЫ – ЕВРЕИ
(Глава из поэмы «Твоя победа»)
И, в чужом жилище руки грея,
Старца я осмелилась спросить:
– Кто же мы такие?
– Мы – евреи!
Как ты смела это позабыть?!

Лорелея – девушка на Рейне,
Светлых струй зелёный полусон.
В чём мы виноваты, Генрих Гейне?
Чем не угодил им Мендельсон?

Я спрошу и Маркса, и Энштейна,
Что великой мудростью сильны, –
Может, им открылась эта тайна
Нашей перед вечностью вины?

Светлые полотна Левитана –
Нежное свечение берёз,
Чарли Чаплин с белого экрана –
Вы ответьте мне на мой вопрос!

Разве всё, чем были мы богаты,
Мы не роздали без лишних слов?
Чем же мы пред миром виноваты,
Эренбург, Багрицкий и Светлов?

Жили щедро, не щадя талантов,
Не жалея лучших сил души.
Я спрошу врачей и музыкантов,
Тружеников малых и больших.

И потомков храбрых Маккавеев,
Кровных сыновей своих отцов, –
Тысячи воюющих евреев –
Русских командиров и бойцов:

Отвечайте мне во имя чести
Племени, гонимого в веках:
Сколько нас, евреев, средь безвестных
Воинов, погибнувших в боях?

И как вечный запах униженья,
Причитанья матерей и жён:
В смертных лагерях уничтоженья
Наш народ расстрелян и сожжён!

Танками раздавленные дети,
Этикетка «Jud» и кличка «ж*д».
Нас уже почти что нет на свете,
Нас уже ничто не оживит…

Мы – евреи. – Сколько в этом слове
Горечи и беспокойных лет.
Я не знаю, есть ли голос крови,
Знаю только: есть у крови цвет…

Этим цветом землю обагрила
Сволочь, заклеймённая в веках,
И людская кровь заговорила
В смертный час на разных языках…
1946

ОТВЕТ МАРГАРИТЕ АЛИГЕР

«В чём мы виноваты, Генрих Гейне?
Чем не угодил им Мендельсон?

Нас уже почти что нет на свете,
Нас уже ничто не оживит…»

(М. Алигер.)

На Ваш вопрос ответить не умея,
Сказал бы я: нам беды суждены.
Мы виноваты в том, что мы – евреи.
Мы виноваты в том, что мы умны.

Мы виноваты в том, что наши дети
Стремятся к знаньям, к мудрости земной.
И в том, что мы рассеяны по свету
И не имеем родины одной.

Нас сотни тысяч, жизни не жалея,
Прошли бои, достойные легенд,
Чтоб после слышать: «Эти кто? – Евреи! –
Они в тылу сражались за Ташкент!»

Чтоб после мук и пыток Освенцима,
Кто смертью был случайно позабыт,
Кто потерял всех близких и любимых,
Услышать вновь: «Вас мало били, ж*д!»

Не любят нас за то, что мы – евреи,
Что наша ВЕРА – остов многих вер…
Но я горжусь, а не жалею,
Что я еврей, товарищ Алигер!

Нам не забыть: средь самых ненавистных
Первейшими с жестокостью тупой
Эсэсовцы «ж*дов» и «коммунистов»
В Майданек угоняли на убой…

А наши дети гибли вместе с нами
У матерей несчастных на руках,
Протягивая ручки к нам сквозь пламя,
Кричали: «Мама! Мама!» и слезами
Лишь ярость вызывали в палачах…

Нас удушить хотели в грязных гетто,
Замучить в тюрьмах, в реках утопить,
Но не смотря, но не смотря на это,
Товарищ Алигер, – мы будем жить!

Мы будем жить! И мы ещё сумеем,
Талантами сверкая, доказать,
Что наш народ – гонимые евреи –
Имеет право жить и процветать!

Нам кровь и слёзы дали это право,
Благословили жертвы из могил,
Чтоб наш народ для подвигов, для славы,
Для новой жизни сердце возродил!

Народ бессмертен! Новых Макковеев
Он породит грядущему в пример…
Да! Я горжусь! Горжусь, а не жалею,
Что я еврей, товарищ Алигер!
1947 г.

Конечно, написав такое стихотворение в то время, когда в стране во всю «бродил призрак» антисемитизма, и, опубликовав его, М. Алигер совершила большой нравственный подвиг. И, конечно, она не ждала ответа: кто решится. Но такой человек нашёлся. Этим замечательным, смелым человеком и талантливым тоже, был бывший фронтовик – пулемётчик, прошедший всю войну от звонка до звонка, трижды раненный Мендель Рашкован. Он демобилизовался из армии в 1946 г. и в 1947 г. написал «Ответ Маргарите Алигер»

Детство и школьные годы Рашкована были обычными, как у всех советских детей, разве только, что сверстники смеялись над его именем и обзывали Мендель-Крендель. Добрый по натуре мальчик не обижался и отвечал сверстникам, что в честь его имени носит свою фамилию великий русский химик Менделеев. «Ж*дом» его мало кто называл, так как сильный мальчик мог дать и сдачи, а, кроме того, у него было много товарищей, которые могли за него заступиться. И всё же Мендель Рашкован, уже будучи старшеклассником, решил взять себе новое имя Михаил, хотя по паспорту всю жизнь был Менделем. Видимо, так ему было удобнее. В 1939 году Михаил Рашкован с отличием заканчивает среднюю школу и вскоре мобилизовывается в армию.

Началась Отечественная война. В июле 1941 года он встретил её на передовой. А через месяц получил тяжёлое ранение. Вылечившись, Михаил снова на фронте. По дорогам войны он прошёл до её конца. Был ещё дважды ранен. Демобилизовался лишь в 1946 году. В том же году он прочитал в журнале «Знамя» поэму М. Алигер «Твоя победа». Она произвела на него колоссальное впечатление. Отрывок из этой поэмы – стихотворение «Мы евреи» он выучил наизусть. И хотя Михаил Рашкован всегда утверждал, что в части, где он воевал и служил, не было антисемитизма, и в жизни молодой человек, бывший пулемётчик, четыре года воевавший, трижды раненный и чудом уцелевший, не испытывал антисемитизма, но, по всей вероятности, это было не так. Иначе зачем было бы Рашковану создавать «Ответ М, Алигер»? Стихотворение «Мы евреи» нашло живой отклик в его еврейском сердце. И Михаил Рашкован пишет ответ Маргарите Алигер в стихотворной форме. В своём ответе он отражает зов своей души, не надеясь, что этот ответ когда-нибудь дойдёт до известной поэтессы. Михаил Рашкован любил стихи и сам писал их, но никогда не считал их «шедевром» и никогда не пытался их публиковать. Когда стихотворение М. Алигер было запрещено, Михаил записал в нескольких экземплярах свой «Ответ» и раздал его своим товарищам. Своё авторство он, конечно, не указывал. Однако, как оказалось впоследствии, это был очень рискованный шаг с его стороны. Но те, кому он их роздал, не выдали его. Как потом сообщила Михаилу его сокурсница, органы МГБ разыскивали Рашкована, пытались узнать его адрес. Так пошли гулять по громадной стране два замечательных стихотворения: запрещённое Маргариты Алигер и «Ответ» на него Михаила Рашкована, написанный подпольно. Оба стихотворения пользовались большим успехом и находили отклик в каждой еврейской душе. Оба стихотворения говорили о высоком нравственном и героическом подвиге их авторов.

Если автор стихотворения «Мы евреи» был известен, то об авторе «Ответа» никто не знал. Долгое время авторство «Ответа» приписывали Илье Эренбургу. В связи с этим он имел много неприятностей. Его вызывали по этому поводу в соответствующие органы. Позже его дочь Ирина Эренбург подтвердила, что это стихотворение не его отца, но смело заявила, что под многими его строками Илья Эренбург мог бы подписаться. Так с течением времени слова «Ответа» Маргарите Алигер стали считать народными.

Так и ходило замечательное стихотворение Михаила Ришкована по просторам России, а потом Израиля с указанием «Слова народные». И только в сравнительно последнее время автор стихотворения стал известен. Прекрасный человек – скромный, лишённый всяких амбиций, сам пишущий стихи – Михаил Рашкован никогда не претендовал на авторство «Ответа». Он даже испытывал радость, когда узнал, что его слова приписывают народному творчеству. Михаил Рашкован окончил университет, преподавал. Сейчас он живёт в Израиле в городе Петах-Тиква, имеет трёх сыновей и 8 внуков Сам человек глубоко интернациональный, он вложил в своё стихотворение большую гордость за свой народ, его героизм, его новаторство. Такой народ нельзя победить, нельзя уничтожить. «Народ бессмертен!», восклицает в конце своего стихотворения Михаил Рашкован.
И, конечно, не знал тогда Михаил Рашкован, да и не мог знать, что бессмертие еврейскому народу предписывали такие великие умы человечества, как Лев Николаевич Толстой. Вот его слова:

«…Еврей – это святое существо, которое добыло с неба вечный огонь и просветило им землю и живущих на ней. Он – родник и источник, из которого все остальные народы почерпнули свои религии и веры.
…Еврей – первооткрыватель культуры. Испокон веков невежество было невозможно на Святой Земле в ещё большей мере, чем нынче даже в цивилизованной Европе.
…Еврей – первооткрыватель свободы. Даже в те первобытные времена, когда народ делился на два класса, на господ и рабов, Моисеево учение запрещало держать человека в рабстве более шести лет.
…Еврей – символ вечности. Он, которого ни резня, ни пытки не смогли уничтожить, ни огонь, ни меч инквизиции не смогли стереть с лица земли; он, который так долго хранил пророчество и передал его всему остальному человечеству; такой народ не может исчезнуть. Еврей вечен.Он – олицетворение вечности».

Материал предоставил Леонид Коростышевский. США.



1636725426045.png
 
Несколько не по теме.
"История повторяется в виде фарса".

Петербургскую учительницу заставили уволиться из–за чтения десятиклассникам стихов Хармса

zaks.ru
Петербургскую учительницу вынудили уволиться из–за преподавания стихов Хармса и Введенского

Шкраба директрису категорически не устроил тот факт, что учительница читает школьникам стихи обэриутов Даниила Хармса и Александра Введенского, которых репрессировала советская власть.
"Эти люди, по выражению директора, были заслуженно схвачены НКВД и умучены за свои "преступления", и их стихи можно обсуждать только "на ваших богемных кухнях". Директриса, охарактеризовала авангардных поэтов как "врагов народа" и "пособников фашистов".
По словам учительницы, директриса, которая работает на своем посту уже несколько десятилетий, охарактеризовала авангардных поэтов как "врагов народа" и "пособников фашистов". Похожего мнения Лебедева придерживается об Осипе Мандельштаме и Николае Гумилеве.

Тьма сгущается. «Завтра была война». А ведь нас на этот фильм в школе водили.

Мандельштамм
Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлёвского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
А слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются усища,
И сияют его голенища.

А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей.
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет,
Как подкову, кует за указом указ:

Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него – то малина
И широкая грудь осетина.

Ноябрь 1933

Хармс
1644178503579.png

 
Последнее редактирование:
Несколько не по теме.
"История повторяется в виде фарса".

Петербургскую учительницу заставили уволиться из–за чтения десятиклассникам стихов Хармса

zaks.ru
Петербургскую учительницу вынудили уволиться из–за преподавания стихов Хармса и Введенского



Тьма сгущается. «Завтра была война». А ведь нас на этот фильм в школе водили.

Мандельштамм
Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлёвского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
А слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются усища,
И сияют его голенища.

А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей.
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет,
Как подкову, кует за указом указ:

Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него – то малина
И широкая грудь осетина.

Ноябрь 1933

Хармс
Посмотреть вложение 180982


 
Назад
Сверху Снизу