Несколько не по теме:
Посмотреть вложение 107324
ПОСЛЕДНИЙ СВИДЕТЕЛЬ ЗОЛОТОГО ВЕКА
Крупнейшему российскому и советскому физику Исааку Халатникову исполнилось 100 лет (читайте и смотрите фильмы)
17 октября иcполнилось 100 лет Исааку Халатникову, одному из последних живых свидетелей “золотого века” советской физики. Исаак Маркович был учеником Льва Ландау, работал вместе с ним над созданием атомной и водородной бомбы, а после смерти учителя основал и с 1965 по 1992 год возглавлял Институт теоретической физики им. Ландау. Один из авторов гравитационной модели ранней Вселенной, т.н. сингулярности Белинского — Халатникова — Лифшица. Автор трудов по основам квантовой механики, электродинамики, теорий поля и квантовых жидкостей, сверхпроводимости, релятивистской гидродинамике. Создатель теории сверхтекучести Ландау — Халатникова. Кавалер ордена Отечественной войны 2-й степени, трёх орденов Трудового Красного Знамени, Октябрьской Революции и др. Член АН СССР и Королевского общества (АН) Великобритании. Один из героев фильма "Вселенная Стивена Хокинга" ("The Theory of Everything", 2014).
Родился в Екатеринославе (Днепр) в еврейской семье. Отец — Марк Исаакович Халатников, мать — Туба Давыдовна. Побеждал на мат. олимпиадах, любил шашки. В 1941 г. окончил Днепропетровский университет по теоретической физике. Был сталинским стипендиатом. Ещё студентом начал сдавать экзамены по теор. минимуму Льву Ландау, который и пригласил его стать своим аспирантом. Но с началом ВОВ направлен в Москву, в военную академию, далее — в зенитный полк ПВО.
Смотрите фильм "Академик Исаак Халатников: совершенно не секретно" и записи бесед с ним на видео ниже ▼. Читайте рассказ о войне, оттепели, физиках, лириках и институте, записанные научным обозревателем Радио Свобода в гостях у Исаака Марковича:
ДНЕПРОПЕТРОВСК
Я родился и вырос в Днепропетровске. Там еще до революции был Педагогический институт. Потом его переделали в университет, куда я и поступил. И в этот университет к нам приехали преподавать профессора из ленинградского Физтеха: Борин, Николаевич, Финкельштейн, Курдюмов. Это были настоящие профессора европейского типа, они создали в Днепропетровске новую школу, и я попал в нее, стал учеником Бориса Финкельштейна. Финкельштейн был другом Ландау, хотя как ученый он не был настолько же сильным. Он занимался электролитами, это не особенно высокая физика, я у него диплом написал по этим же электролитам, а потом Финкельштейн порекомендовал мне поступать в Москве к Ландау. Я вообще-то сначала хотел быть экспериментатором, но на третьем курсе открутил голову у ртутной лампы и понял, что это не для меня.
ВОЙНА
Я приехал в Москву, и началась война. Сначала я учился в артиллерийской академии Дзержинского. Там я встретил своего товарища, который до академии окончил Энергетический институт. Он сказал: собеседование будет проводить комбриг Березин, он задает всем один вопрос: знаете ли вы, что такое “сельсин”. Вообще, это какой-то моторчик, который на приборе управления пушкой стрелочки вращает. Я этого не знал, но сказал на собеседовании, что знаю. Так я и попал в Высшую школу ПВО, приврал, только чтобы оказаться вместе с кем-то знакомым.
Командир взвода меня сразу невзлюбил. У нас все курсанты были выпускниками хороших институтов и университетов, а он окончил пединститут где-то в Мелитополе. И ко мне, интеллигентику, относился не очень хорошо. Когда наши полковники нас отбирали, они долго не могли решить, брать ли его на курс. Потому что была, видимо, инструкция сверху, сформировать новую Высшую школу ПВО из университетских физиков и математиков. Но в итоге его взяли и даже сделали командиром. Мы жили через скверик от школы, в красивом здании в готическом стиле, и во время ночных бомбардировок я был начальником чердака – так назначил тот самый командир. Это было самое ответственное место. Другие дежурили на “вешалке” – на девять этажей ниже. Вот там можно было спокойно дремать.
Наша школа была эвакуирована из Москвы в Пензу. Там нас доучивали, но мы быстро всю эту военную науку освоили, и стало довольно скучно. Стали проситься на фронт, не из-за энтузиазма, нет, просто, вот, теорию мы всю знаем, теперь – давай дело! И тех, кто просился на фронт, отправили в ПВО Москвы. А тех, кто нет, послали в Сталинград. И многие оттуда не вернулись.
Сталин создавал первую линию обороны ПВО, там я и оказался. К этому относились серьезно, мы назывались “Особая Московская армия ПВО”, и пребывание в ней приравнивалась к пребыванию на фронте. Нас и кормили как на фронте. Страшно ли было? Стреляли мы довольно мало. Немецкие самолеты в основном облетали нашу зону и бомбили Ярославль, Горький. Гитлер сделал большую ошибку, у него не было дальней авиации. Все, что могли сделать его средние бомбардировщики, – бомбить города Центральной России. По ним мы и стреляли, точнее, не по ним, а по квадратам, ведь радаров тогда еще не было. Надо сказать, стоять у пушки, когда она стреляет, довольно страшно. Вокруг взрывы от бомбардировки, да еще и твое орудие гремит. Но делать нечего.
Физикой я на войне успевал заниматься мало. У меня был препринт статьи Ландау и Капицы о сверхтекучести. Статья была на английском языке, которого я не знал, вот по ней я его и пытался учить. У меня навсегда остался очень плохой английский язык. Я им так никогда и не занимался с преподавателем. Несколько месяцев в аспирантуре учил французский, и до сих пор по-французски могу сказать лучше, чем по-английски.
В армии я пытался что-то изобретать, какую-то линейку для заградительного огня, чтобы не просто по квадратам стрелять. Это стало кому-то известно, и уже после войны, весной 46-го меня вдруг вызвал в командование ПВО генерал Лавринович, которого я никогда не видел до этого. А меня уже успел выдернуть из армии Ландау, чтобы я занимался физикой. И я явился в белой рубашке с коротким рукавом. Генерал-лейтенант был взбешен, но узнав, что я уже демобилизован, потерял ко мне всякий интерес. Так закончилась моя армейская история.
АНТИСЕМИТИЗМ
После войны начал сильно проявляться государственный антисемитизм. Например, меня не брали работать на Физтех. Я принимал туда вступительные экзамены, но на работу не брали. Замдекана сказал, что у меня нет нужного допуска. Но это чушь, я работал над бомбой, у меня был супердопуск, выше просто не бывает. Директор института, им тогда был во время ссылки Капицы Александров, посоветовал пойти к Бабкину, генералу-лейтенанту КГБ, который сидел у нас в институте. Бабкин был добродушный, любил громко петь. И он мне сказал: “А зачем вы вообще с ними имеете дело?” Бабкин не понимал, что для меня эти лишние 100 рублей очень важны, что у меня семья и дети маленькие. Я ведь все еще был младшим научным сотрудником, зарплата была крошечная, хотя я и работал над бомбой.
ОТТЕПЕЛЬ: ФИЗИКИ И ЛИРИКИ
Недавно прогремел сериал “Оттепель”, я его, сознаюсь, особенно не смотрел, мне показалось скучно. Я оттепель, конечно, помню хорошо, это годы моего становления. Это “физики и лирики”, моя дружба с писателями, с артистами. Но я помню это время по-другому, не как оно показано в кино. Вот скажем, типажи женщин в сериале современные, а тогда был совсем другой стиль. Вот Лиля Брик тогда еще считалась красивой, хотя, вообще-то, она урод, конечно. Если вы на нее посмотрите, поймете, насколько это был другой стиль.
Я вспоминаю своих друзей того времени. Например, был Лев Мильчин, театральный художник, еще он рисовал мультфильмы. Они с женой, ее звали Тамара Полетика, жили на Сретенке. Вот она была красивая женщина в понятиях того времени. А фамилия какая! У ее дальней родственницы на квартире Дантес встречался с Натальей Гончаровой, женой Пушкина. Представьте, какие корни! Что-то там такое еще в ней оставалось от старых времен. У Мильчина и Полетики был салон, в старом доме на третьем этаже на углу Сретенки и Бульварного кольца. Это была настоящая богема. Там я впервые увидел кинорежиссера Митту, когда его, совсем молодого, привезли в эту богему посвящать. Он совсем мальчик был. А я уже был в этой богеме, у меня была личная дружба. Тамара была моим близким человеком.
ЛАНДАУ И ДРУГИЕ
Лев Давидович Ландау, “Дау” (1908–196
– крупнейший советский физик, создатель блистательной научной школы теоретической физики, лауреат Нобелевской премии.
В этом доме, где мы с вами находимся, всего четыре квартиры. Это подражание жилому дому, который Капица построил на проспекте Косыгина, после того как его заманили в Москву из Кембриджа и заставили остаться в Советском Союзе. Дом построен по английскому образцу, и он на самом-то деле очень маленький, площадь нашей квартиры всего 50 метров. Она – почти точный слепок той квартиры, в которой на территории Института физических проблем жил Ландау. Квартира двухэтажная, наверху у Ландау был крошечный кабинет, маленькая комнатка, игравшая роль библиотеки, и комната сына. На первом этаже была стеклянная дверь, которая делила квартиру пополам, в одной части была спальня жены Дау, Коры, в другой – гостиная, в которой был камин, вот у нас камина нет. Пишут, что Ландау жил роскошно, в пятикомнатной квартире, но общая площадь была всего 50 метров.
Абрам Иоффе, директор ленинградского Физико-технического института, где вырос Ландау, с теоретиками не слишком ладил, потому что у него были завиральные идеи. Например, тонкостенная изоляция: якобы, чем тоньше изолятор у проводника, тем он лучше изолирует. Ландау слушал все это сидя в первом ряду, он всегда сидел в первом ряду, где бы ни бывал, и хохотал Иоффе прямо в лицо. Иоффе злился. В то же время, Иоффе создал великую научную школу. И он был замечательным организатором. Иоффе решил создать филиалы своего Физико-технического института в индустриальных центрах страны, чтобы помочь промышленности. И их создали: в Свердловске, в Харькове, в Днепропетровске, где учился я. В Харьков отправили работать Ландау.
Мы все, и Дау, придумавший знаменитый теорминимум [Теоретический минимум – знаменитый чрезвычайно сложный экзамен, который должны были выдержать желающие учиться в аспирантуре у Ландау. – РС] и я, занимались селекционной работой, брать людей просто так с улицы – это смешно. Кстати, миллионер Юрий Мильнер, который сейчас раздает огромные премии, хотел ко мне поступить. Я хорошо знал его отца, Бориса Мильнера, который считался передовым экономистом, рыночником. И вот он обратился ко мне, чтобы я взял его сына в аспирантуру. Но это противоречило основному правилу, которое ввел Ландау, и мы соблюдали: нужно сдать экзамены теорминимума. Это еще идет с 32-го года, когда Ландау переехал из Ленинграда в Харьков.
Некоторые говорят про Евгения Лифшица, что в учебнике Ландау – Лифшица [фундаментальный классический учебник “Курс теоретической физики”, написанный Львом Ландау в соавторстве с его учеником Евгением Лившицем, переиздания которого продолжаются до сих пор. – РС] нет ни одного слова Ландау и ни одной мысли Лифшица, – полная чепуха, как и то, что написала про Лифшица в своей ужасной книге [речь о книге Коры Ландау-Дробанцевой “Лев Ландау. Как мы жили”. – РС] жена Ландау Кора. Лифшиц был сложный человек. Конечно, он завидовал Дау, но был при этом верным другом. И Дау ни разу не предал. Хотя есть кое-что, что я вам не скажу. Однажды Лифшиц мне в чем-то признался. Но он был моим другом, и я не стану это передавать.
Первые уроки понимания мы получили от Ландау. До понимания самому очень трудно дойти. Нужен учитель. У каждого человека должен быть учитель. Мои мозги проснулись благодаря Ландау. Один месяц общения с ним, и у меня встало все на место. Но есть урок, который я понял только к концу своей жизни. Я очень любил своих учеников. Евгений Лифшиц перед смертью, а ему сделали неудачную операцию на сердце – тогда еще просто не умели нормально делать обычное шунтирование, говорил мне: “Ты их перехваливаешь”. Я не послушал, и не мог послушать, я иначе устроен. Но в последние несколько лет я понял, что он был прав.
ПОМЕРАНЧУК
Исаак Яковлевич Померанчук (1913–1966) – советский физик-теоретик, внесший определяющий вклад в создание первых советских ядерных реакторов.
Померанчук – очень интересная личность. Он был несчастным человеком. Померанчук – любимый ученик Ландау, по классу он превосходил всех нас. Он жил на Мытной улице, там ему дали квартиру от министерства. Жена у него была какая-то восточная, у них не ладилось. По-видимому, он собирался уйти, и она его запугивала, настучала, что он работает дома. Он работал над атомным проектом, и никакие документы выносить было нельзя. И Померанчук решил развестись. Шел 48-й год, Померанчук должен был быть оппонентом у меня на кандидатской диссертации. Он сказал мне, что не сможет прийти, потому что должен быть в суде. Но если я добуду справку, что его жена была на работе и тоже не появилась в суде, это спасет положение. Его жена работала в школе, и вот я пошел в школу за справкой. Помню, там была широкая лестница, я поднялся и стал спрашивать эту даму. Оказалось, что она была завучем в этой школе, и спрашивал я у нее самой. В общем, в итоге Померанчук развелся
Он был маленький, с черной щетиной, его называли Юзик. Очень умный, он создал собственную прекрасную научную школу в созданном Алихановым Институте теоретической и экспериментальной физики, который сейчас громит Ковальчук. Но в конце жизни Померанчук жил в дежурке при гараже. Он был очень влюбчивый человек и на улице познакомился с женщиной. Она была с дочерью и оказалась генеральшей. Померанчук переехал к ним, но прожил там недолго, генеральша заявила, что он “инфицирует семью”. И Померанчука отселили в будку при гараже.
Померанчук не был жуиром, нет, он был маленький щетинистый еврей. Очень любил выражение “сам отпадет”, которым мы все тоже стали вслед за ним пользоваться. Это из анекдота: у человека начал чернеть член. Доктор советует ему: вы попрыгайте, он сам отпадет. Может быть, я не очень хорошо рассказываю этот простенький анекдот, но смысл его очень полезен. Хотя, бывает, что само не отпадает.
КАПИЦА
Петр Леонидович Капица (1894–1984) – крупнейший советский физик и научный организатор, лауреат Нобелевской премии, ключевой участник советского атомного проекта. Работал в Кембридже под началом Эрнеста Резерфорда, но в 1936 году был возвращен в СССР. Пользуясь определенным влиянием на Сталина, Капица смог спасти из рук КГБ нескольких ученых, включая Льва Ландау.
Капица любил дружить с начальством. И его другом был Иван Майский, посол СССР в Англии. Каждый год, когда Капица уезжал на месяц в отпуск в Москву, Майский писал Резерфорду, руководителю Капицы, гарантийное письмо, ходатайство, чтобы Капицу отпустили в СССР, с тем, что он потом вернется. Это при том, что у Капицы был паспорт-вездеход, который позволял ему свободно передвигаться через европейские границы. Но в 35-м году Майский сказал Капице: зачем мы пишем это дурацкое письмо, да еще лорду, он вообще не понимает, зачем нужна эта бумажка. И не написал. Майский знал, что Сталин решил Капицу не выпускать обратно. Потому что незадолго до этого на Западе остался другой крупный советский физик, Гамов. Я думаю, что какую-то роль в этой истории сыграл наш известный шпион Вилли Фишер. Он появился в Лондоне и очаровал Капицу – Фишер хорошо понимал в радиотехнике. Он стал домашним другом Капицы и рассказывал ему байки о том, как прекрасно все в России. Не знаю, действовал ли он по заданию. Но Капица поехал в Москву без письма, а через несколько дней ему сообщили, что обратно в Англию он уже не вернется.
Когда Капицу не выпустили из Москвы, его жена с детьми какое-то время еще оставалась в Англии. Капица строил свой институт и жаловался жене в письмах, что в Союзе не могут хорошо уложить кирпич. Весь Институт физических проблем пришлось из-за этого отштукатурить. И еще Капица писал про чиновников, с которыми ему пришлось общаться в Москве: “Они такие глупые, что даже не понимают, что я их люблю”. Я думаю, Капица считал, что власть – это конструкция от бога и нужно жить при такой конструкции. Его жена писала мне, что это не так, но я думаю, что Капица уважал власть. И ему лестно было в каком-то смысле принадлежать к власти. Быть близким к ней. Это честолюбие.
www.thedrive.com
Сталин не знал, что так можно было, и был вытурен из Лиги Наций. Теперь твори что хочется - и только блокируй инициативы сколько влезет!